— То есть, можно было посмотреть на изображение вашей богини и улететь на соседнюю планету, не прихватив ни корабля, ни шаттла, ни даже скафандра?
— Для этого существовали специальные практики, и не так просто было дойти до такого высокого уровня реализации, но знание о том, как это сделать, было открытым. А сейчас символика Ликов трактуется так, как это удобно тем, кто у власти, как правило, редкостным мерзавцам и негодяям.
— А все эти разговоры о бессмертии того, кто соберет все десять драгоценностей Иштар?
— Именно об этом, похоже и грезит Эстель, — капитан поморщился, — Собранные вместе десять драгоценностей богини дают огромную силу. И, если направить ее на себя, то думаю, возможно, даже бессмертие.
— Но вы… Ты же ищешь их не для себя, верно? И не ради денег?
— Я хочу вернуть своей планете былое величие. Я хочу вернуть Зиккурату память.
— Но как это возможно, если в беспамятстве, судя по твоему рассказу, живут уже многие поколения?
— Ты не представляешь, какая сила скрыта в драгоценностях богини.
— Значит, сила, — я прищурилась, — А вы понимаете, как рискуете, рассказывая мне все это?
— Я понимаю, что теперь ты нужна мне еще больше.
— Потому что я ключ? Что, кстати, могло быть просто совпадением в тот раз и еще не доказано?
— Нет, Тара.
— А почему?
— Потому что ты — это ты.
Что ж, тоже ответ. Хотя и не ахти какой исчерпывающий.
Значит, он хочет вернуть память своей планете…
Тот, что бежал с Зиккурата в тринадцать лет.
В восемнадцать поступил в Земной Филиал Академии Космоса.
В двадцать восемь совершил свой первый полет в качестве капитана третьего ранга.
В тридцать два смог купить Персефону и заняться поисками сокровищ, которые могут освободить жителей его планеты от страданий.
Помню все, что он говорил о себе. Слово в слово. Почему?
И вот он сидит сейчас рядом со мной и рассказывает о Зиккурате, об Иштар, о чудесах, что когда-то она даровала людям. О подлом предательстве, что некогда в корне изменило жизнь семилетнего мальчика забытого сегодня кхастла, о нерукотворной статуе, оставшейся там, на Зиккурате, украшенной драгоценностями богини, переданными людям для того, чтобы вспомнить. Переданными эманацией Иштар.
Капитана трудно назвать писаным красавцем — его внешность не вписывается в общепринятые каноны, и, на мой взгляд, в этом и есть его преимущество — Эддар не похож на сиропных кудрявых вьюношей с первых полос журналов-голограмм, или чересчур деланных брутальных мачо. Извините, но все наносное — это колхоз. В Эддаре чувствуется сила, мощь и интеллект, и вместе с тем он какой-то благородный, что ли.
М-да, вспоминая его выходку с костюмом пирата и голографическим какаду на плече, нельзя не отдать должное его сообразительности и изобретательности… Впрочем, я не против оказаться втянутой в поиск сокровищ древней богини. А еще… у него очень красивые руки. Широкие скулы, нос с небольшой горбинкой, тонковатые, но выразительные губы. Прямой, вызывающий взгляд. Аметистового цвета глаза с фиолетовой радужкой и медный оттенок кожи. Темные волосы, собранные в низкий хвост. Широкие плечи, рельефное, даже местами слишком рельефное, тело…
Кажется, я настолько увлеклась разглядыванием мистера Эддара, что совершенно перестала слушать, о чем он говорит. Надеюсь, он этого не заметил. А, все о том же. «Глубинный смысл неподвластный разуму», «одного Лика было достаточно для прозрения и освобождения от страданий», «скрытые возможности разума». Я ничего не пропустила.
— На Зиккурате два солнца — белое и красное, — продолжает он.
— Это невозможно, — безапелляционно заявила я, желая показать, что внимательно слежу за ходом беседы, — Не может планета вращаться вокруг сразу двух звезд.
— В действительности, солнце одно, белое, — кивнул мне Эддар, — Красное — это оптический обман из-за особенностей химического состава верхних слоев атмосферы. А вот лун действительно две — также белая и красная. У планеты два спутника. Белая — похожа на земную, а красная показывается только раз в год. В древние времена это был великий праздник, а теперь в эту ночь совершаются кровавые жертвоприношения.
— Человеческие?! — ахнула я.
Капитан вздохнул.
Нет, я решительно начинаю его понимать!
Нашу милую и познавательную для меня беседу прервал истошный женский вопль.
Римма!
Не теряя ни секунды, мы с капитаном рванули в лабораторию. Именно оттуда раздавались крики старшего научного сотрудника. Одновременно с нами в лабораторию вбежали Деммиз с Атлантом, и даже Мини с Мики. Левочка, видимо, решил, что хватит с него «наших заскоков». Это его выражение, не мое! Впрочем, механика можно понять. Экспедиция у нас задалась развеселая, жаль, всего не расскажешь.
Кандидат космозоологии уже перестала издавать звуки, которые легко сделали бы честь любой банковской сигнализации, и теперь стоит с вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом, указывая пальцем на небольшую зеленую птичку с красным клювом и золотым хохолком. Ничего особенного, на мой взгляд. Птичка как птичка.
— Что случилось? — первый пилот обнял подругу за плечи, а второй нехорошо покосился на нас с капитаном. Развела руками, мол, ничего не понимаю, о чем ты.
— В-в-видите? — заикаясь, задала нам всем вопрос Римма.
Мы поспешили заверить ее, что видим.
— И я в-в-вижу, — икнула Римма.
Мы озабоченно переглянулись.
— Так я и знала — доработалась, — вздохнула я, — Вот что бывает, когда сутки проводишь в лаборатории!
К моему удивлению, Дем меня поддержал. Надо же, думала, он совсем меня не замечает!
— Сколько раз ей повторять! Трудоголизм — это диагноз.
Второй пилот тоже не остался в долгу:
— Неуравновешенное психическое состояние. Возможность склонности к агрессивному неадекватному поведению. На месте капа я бы…
В этот момент Римма опять вскрикнула, но как-то уже жалобно, что ли…
Мы проследили за направлением ее руки — все в порядке.
— Ее нет.
Ну да. Птички той зелененькой не было. Но это же не повод, чтобы визжать. Нет, подруга явно переработала. Надеюсь, это еще можно поправить. У меня там припасена как раз для таких случаев…
В следующий момент взвизгнули уже мы обе, потому что вышеупомянутая птичка возникла на том же самом месте из воздуха, укоризненно посмотрела на нас с Риммой и по-куриному склонила голову на бок.
— Как так? — спросил у капитана Деммиз. Тот пожал плечами.
— Ой! Хлопнул себя по металлическому лбу Атлант, — я, кажется, знаю, в чем дело. Я вот обнаружил недавно, ещё когда с Арттдоумие стартовали, наверно, тебе, — он протянул Римме конверт со сверкающей надписью:
