— Мне, наверно, это снится…
— Я люблю тебя, Эя. Наверно, с тех самых пор, как увидел тебя впервые — золотоволосым ангелом в белой рубашечке. Я никого так не любил, как этого нежного розового малыша с круглыми любопытными глазенками и пухлыми щечками, часто перемазанными землей или вареньем.
Я часто моргала, чувствуя, что щеки все больше пунцовеют, а колени все больше подкашиваются.
— Я любил тебя как сестру, крошка, пока ты не превратилась в юную девушку. Уже ребенком было понятно, что ты вырастешь ослепительной красавицей. Я никогда не был так счастлив, как в тот день, помнишь, когда ты сказала леди Иоланте, что любишь меня… Я понимал, что это всего лишь детская привязанность, но все равно не мог ничего с собой поделать. Я никогда не был счастлив вдали от тебя. И я не смог принять сан, Эя. Не смог.
— Но ты… Ты хотел посвятить жизнь Богине? Ты же мечтал стать священником! Эти твои рассказы о святых девах, только в твоих рассказах в них был смысл, было что-то большее, чем в книгах…
Наверно, не самая удачная реакция на предложение руки и сердца… Вспыхнув еще больше, я запнулась.
— И почему ты никогда не говорил мне раньше?
— Раньше, Эя? Когда? Если бы не боялся потерять тебя навсегда, не сказал бы и сейчас. Я молчал. Потому что… что я мог дать тебе, Эя? Свое крошечное герцогство на юге, на самой границе? Или титул? Тебе, леди Ньюэйгрин? К тому же Альбето всегда были рядом с троном, и никто не удивится, если однажды они снова займут его. Я сообщил мужу Виталины, что намерен жениться на тебе. Мне было отказано. Но я уверен, что его величество разрешит. Но ты… так и не сказала мне, ты согласна?
Согласна ли я?! Он еще спрашивает!
Сглотнув, я робко кивнула.
— Эя! Моя малышка Эя!
Андре поднялся с колена, рывком притянул меня к себе, пристально посмотрел в глаза. Его лицо впервые оказалось так близко. Не смотря на свежесть вечера, я ощутила жар его груди, а ещё услышала, как оглушительно колотится его сердце. Или это мое?
— Андре, — только и смогла прошептать я, когда колени подкосились.
Упасть мне не дали. Андре поддержал меня одной рукой за талию, другой пригладил волосы. Ладонь скользнула по затылку.
— Моя маленькая Эя, — прошептали его губы совсем близко от моего лица. — Моя, только моя. Я не выдержу…
Его уста накрыли мои, нежно, как касание крыльев бабочки, и я ощутила, что падаю куда-то, лечу в черную зияющую пропасть с невероятной скоростью. Но там, внизу, точно знаю, меня ждет счастье.
Поцелуй, исполненный невероятной нежности, заставил задохнуться, стал более требовательным.
Он держал меня почти навесу, отчего я поняла, что настойчивые губы заставили меня откинуться назад, кажется я слабо застонала, но поцелуй Андре поглотил мой стон. Голова продолжала кружиться, у сердца, казалось, выросли крылья, как у мотылька.
В следующий миг меня подхватили на руки, раздался протяжный стон, и меня поставили на ноги, оперев стеной о колонны.
Тут отклониться стало невозможно, а руки Андре заскользили по моему телу. Одну я с изумлением обнаружила в лифе, вторая каким-то чудом миновала несколько юбок и оказалась на бедре. Горячая, дрожащая…
— Нет, Андре! — я вскрикнула, пытаясь отстраниться. — Нет.
Андре посмотрел на меня, точно видел впервые, застонал, помотал головой. Даже в неярком свете мотылька под куполом беседки, видно стало, как он покраснел.
— Эя, что я наделал! — простонал он.
Я закусила губу, быстро оправила юбку, натянула повыше лиф платья.
— Дурак! — выговорил он, отвернувшись.
— Андре, — мягко позвала я.
К моему изумлению, он отстранился.
— Какой же я дурак, — сокрушенно сказал он. — Просто, Эя, ты рядом… такая сладкая, такая послушная, и ты ведь действительно согласилась стать моей? Моей женой, Эя?
Я улыбнулась опухшими губами и счастливо кивнула. На этот раз куда более решительно.
Андре вновь отвернулся.
— Я потерял голову. А с тобой следует обращаться, как с леди. У нас мало времени. Свадьба должна состояться немедленно.
Я почувствовала, как щеки вспыхнули, точно к ним приложили угли.
— Мы обвенчаемся тайно? В часовне? Как Виталина и Эберлей?
Андре погладил меня по щеке.
— Эя. Моя маленькая Эя. Сейчас здесь столько народу, что тайное венчание невозможно. К тому же его всегда может оспорить граф Эберлей.
— Значит, мы поедем в аббатство? В Доринже?
Андре покачал головой.
— Там тоже небезопасно. Настоятель Доринже — побочный сын покойного отца Эберлея. Даже если настоятель согласится обвенчать нас, он сообщит герцогу. И тот опять-таки оспорит.
— Но если… Если… Мы….
Я положила ладонь на грудь Андре, ощущая, как громко стучит его сердце, какая горячая у него кожа.
Андре накрыл мою руку своей и простонал.
Отнял руку, поднес к губам, нежно поцеловал мою ладонь.
— Даже если брак будет консумирован, Эя. Даже если… Эберлею не нужна твоя честь. Ему нужны твои деньги. А родственницу со спорной репутацией, сама понимаешь, удержать дома легче.
— Что же нам делать, Андре? Ведь завтра ты должен покинуть замок?
— Я уеду раньше, Эя.
В груди у меня похолодело, но лишь на миг. Потому что Андре быстро добавил:
— И ты поедешь со мной.
— С тобой? Ко двору?
— Все думают, что я поеду ко двору, и Эберлей так думает, тем более, если мы исчезнем вместе, погоня пойдет по королевскому тракту.
— А мы?
— Мы поедем в мое герцогство, в Делла Ров. Там нам нечего опасаться.
— Ты пошлешь весть королю?
— Лучше. Их величества будут нашими гостями через месяц. Я представлю тебя, как свою жену. Им ничего не останется, как благословить нас. Мы вернем твои земли, и твое имущество, Эя. Надо только потерпеть.
— Земли? Имущество?
— Ох, Эя. Да гори оно все священным пламенем! Мне не нужно ни твоего титула, ни денег. Я способен дать нашим детям неплохое содержание.
Я заморгала. Какая я эгоистка! Даже не подумала о том, что от замужества бывают дети.
— Но твой отец… Он и мне был отцом, Эя. Настоящим, а не тем выродком, который пил, бил мою мать и обрюхатил всех служанок в поместье. Он умер пьяным, захлебнувшись собственной рвотой. Моя мать плакала на его похоронах. Все думали, от горя. А я шел за гробом и думал, собаке — собачья смерть.
Тогда я впервые увидел в женщине это… божественное начало. И решил, что хочу служить Богине.
Когда появился герцог Альбето, я сначала воспринял его в штыки. Я думал, все мужчины такие, как мой отец. На приемах — сама любезность, а в кругу близких — мерзкие животные. Но твой отец был другим. Он искренне любил и уважал мою мать. Ни разу я не слышал, что бы он повысил на нее голос. Она была счастлива с ним.
