Дреко выбросил вперед мощную руку для удара, но опоздал. Черная молния нырнула под самым кулаком и прыгнула. Она распрямилась в воздухе и подошвы тяжело обрушились на грудь Дреко, он покачнулся, а Вилла уже приземлилась на землю рядом с ним. Она снова прыгнула, и с рычанием клубок переплетенных тел покатился по земле. Каждое движение дерущихся сопровождалось яростными криками толпы исполинов.
Я зажмурилась, прижала пальцы к вискам, а когда открыла глаза, Вилла уже сидела на груди этого монстра, сдавливая шею бедрами.
Я заморгала, проверяя не сон ли это? Вот смуглое лицо Виллы склонилось к поверженному, и она что-то прошипела. Дреко что-то прорычал ей в ответ, и Вилла быстро, словно взлетев, оказалась на ногах.
— Пошли, — кивнула она мне, и пока шла первой сквозь толпу полуголых мужчин никто не просмотрел ей в глаза.
Чего нельзя сказать обо мне. На меня смотрели, пялились, таращились, и стоило мне миновать их, как я ощутила, что сорочка на хм… спине вот-вот задымится под их взглядами.
Мы обошли один исполинский ствол, второй, и я перестала вжимать голову в плечи и принялась глазеть по сторонам. Мимо нас деловито снуют люди — высокие, смуглые, в набедренных повязках. Нам больше не преграждают дорогу, но никто не отказывает себе в удовольствии посмотреть на меня.
И — мамочки! — здесь все голые. То есть мужчины в повязках, женщины — или в кожаных доспехах, как Вилла, или в коротких туниках, босые, с голыми ногами.
Несмотря на то, что самый целомудренный наряд на мне, пялятся все на меня.
Из-за огромного ствола очередного дерева вышла стройная девушка с короткими, выше плеч, всклокоченными волосами. Совсем молоденькая, наверно даже младше Микаэлы. Мамочки мои, она прямо совсем голая. Спокойной, пружинящей походкой, плавно покачивая округлыми бедрами, прошла мимо нас.
Я замела с открытым ртом, уставившись на нее. Принялась крутить головой по сторонам. Все ходят мимо с абсолютно отстраненными лицами, словно не замечая ее.
Очуметь! Или это тут у них в порядке вещей?
Девушка обернулась, и я отпрянула — подбородок ее вымазан красным.
Я ошалела захлопала глазами, не в силах отвести взгляда. Девушка слегка приподняла верхнюю губу, влажная полоска зубов тоже подернута алым.
— Это со мной, Лил, — сказала Вилла. — Новенькая пришла в себя.
Оскал на лице девушки сменился презрительной усмешкой.
— Ты объясни ей, Вилла, чтоб не пучила глаза, как лягушка.
Она клацнула зубами, я испуганно моргнула, а она коротко хохотнула, развернулась и пошла прочь.
— Лил права, — отрезала Вилла, дергая меня за руку.
Я споткнулась, но все же устояла на ногах.
— У нас не принято пялиться.
— У вас принято ходить голыми, но пялиться не принято?
— Да.
— А почему на меня тогда все смотрят?
— На тебя можно.
Мы миновали еще несколько деревьев. Люди, встречающиеся нам, приветствовали Виллу, меня же провожали взглядами, кто настороженными, кто любопытными.
Повернув за очередное дерево, Вилла выпустила мою руку.
— Ну, вот и ручей, — сказала она. — Пей.
У глубокого прозрачного ручья, прямо на пышной сочной траве, расселись несколько женщин.
Двое, с младенцами у груди, с черными, до середины спины волосами. У одной заплетены в косы, у другой распущены.
На коленях одной женщины сидит пухлый смуглый малыш с черными кудрями до плеч и пытливыми круглыми глазенками. Волосы у нее светлее — темно-каштанового цвета, с седыми прядями на висках, закручены в узел на затылке.
Такие же пряди в волосах двух других женщин, без детей — у одной волосы едва достают до плеч, у другой заплетены в толстую длинную косу.
Лица у всех женщин похожие, словно чуть вытянутые вперед, скулы острые и высокие. Брови почти у всех срослись на переносице. У тех троих, у кого в волосах полосы, на носах горбинки. Лица у них более вытянутые, а подбородки — изящнее.
Я обернулась на писк и пыхтенье, и увидела, что поодаль возятся несколько карапузов, постарше.
Колени ослабли и подкосились. Среди женщин и детей, такой мирной картины после этих страшных мужчин и женщин с окровавленными подбородками, я почувствовала себя почти в безопасности. Женщины подняли на меня глаза, оценивающе осмотрели грязную белую сорочку. Задержались взглядом на обрывках шерстяных чулок, хмыкнули.
— Привет, Вилла, — сказала еще одна женщина, выходя из кустов.
Она сильно отличается от остальных. Волосы пшеничного цвета, глаза голубые. Плечи хрупкие, руки тонкие. У полной приоткрытой груди женщины почмокивает темноволосый младенец. Над розовыми ушками крохи белые волосенки.
— Привела новенькую? — спросила подошедшая женщина и улыбнулась мне.
Вилла скупо кивнула ей.
— Ну же, — подтолкнула она меня в спину, — ты хотела пить и…
Еще вчера от подобной прямолинейности я бы залилась краской стыда, а тут просто испуганно моргнула и пробормотала что-то о том, что хотела поздороваться.
— Наздороваешься еще, — буркнула Вилла. — Когда с тобой сочтут нужным поздороваться.
— Зря ты, Вилла.
Одна из женщин зевнула ладонью.
— Она привыкнет, — лениво протянула другая, перекладывая запротестовавшего ребенка ко второй груди.
— Сомневаюсь, — сказала Вилла, и сложила руки на груди. — Ну? Чего ждешь?
— Я хотела спросить, — пролепетала я. — Не встречу ли я тут кого-то… Ну, не женщин, и не детей.
— Вот мученье! — рявкнула Вилла.
— Иди, — сказала мне женщина с младенцем у груди. — Здесь только женщины и дети.
— Помойся, — поддержала ее ещё одна. — Постирай одежду. От тебя за версту воняет потом, сциллой и сетвоком.
Вилла не стала ждать, пока я еще что-то скажу, а просто толкнула меня по направлению к кустам, и я чуть не споткнулась.
Оказавшись за пышной зеленью кустов, покрытой мелкими розовыми и белыми цветочками, я услышала смех женщин. Надо же. Здесь умеют смеяться.
Спустившись к журчащей воде, я обнаружила, что здесь ручей образует небольшую купальню. Можно даже сделать пару гребков.
Как она сказала — сциллой и сетвоком? Я принюхалась, отдернула ворот сорочки и ахнула: все тело в каких-то зеленых подтеках. Оглянулась по сторонам — из-за кустов прозвучал недовольный детский вопль и вновь женский смех.
Видно, делать нечего. Я быстро стащила сорочку, оставшись в одних коротких, до середины бедра, панталонах и рваных шерстяных чулках. Тело почти сплошь покрыто кровоподтеками, ссадинами, синяками. Причем большая часть синяков подернуты желтым, так бывает, когда ушибы давние. А еще кожа липкая, в какой-то буро-зеленой гадости. Наверно, эту гадость и имела ввиду женщина.
