Остальные побросали рядом вещи, я вижу их мускулистые ноги, сил поднять взгляд на то, что выше ног, нет.
— Нормально так размялись, — раздался сверху голос Фоссы. — Даже у меня ноги гудят. Она крепче, чем кажется. Намного крепче.
В голосе Фоссы прозвучало одобрение.
— Вот именно, я вам только кажусь, — слабо выговорила я, с усилием поднимая взгляд на женщин. — На самом деле я давно умерла. Не вынесла тягот пути.
Фосса скупо хохотнула и посмотрела сочувствующе.
— Тут есть источник, Лирей, — сказала мне Лил. — Пошли, ополоснемся. Сразу оживешь. Или, как говорят ваши церковники, воскреснешь. Пошли, пошли, вашим давно не хватает второго пришествия. Будешь святой Лиреей, ещё святее святой Иулии, хотя куда там святее.
— Не сейчас, — простонала я. — Посижу совсем немного. Маленькую капельку. Пусть вся святость достанется вам, мне не жалко.
— Пусть сидит, — сказала Вилла таким тоном, мол, хватит болтать глупости. Но не осадила Лил за излишнюю разговорчивость, и Фосса тоже, хоть видно, что ей неприятно слушать о людях, тоже смолчала, и лицо непроницаемое. Виталина бы не смолчала, если бы ее что-то задело, тем более, если бы это сделал кто-то из младших — я или Мика… А у них здесь какие-то свои порядки, другие.
— Фосса, ужин на тебе, — сказала Вилла все тем же тоном. — Потом можешь помыться.
Фосса кивнула и скрылась в зарослях.
Вилла, не взглянув на меня, пошла в другом направлении.
— Мы скоро, — сказала Лил, отправляясь вслед за Виллой.
— Вы оставите меня одну?! — удивилась я.
— Здесь никого нет, — ответила Лил. — Никого опасного. Мы не стали бы рисковать.
Они обе скрылись в противоположных кустах, кажется, оттуда раздается серебристая песня воды. Я представила, как гудящее, разгоряченное тело погружается в ледяную прохладу, а слой пыли на лице сменяется восхитительной чистотой, и попробовала подняться вслед за ними, но ноги попросту не послушались. Голову словно набили ватой, как чучелу, веки налились свинцовой тяжестью.
— Лирей, ты есть-то будешь?
Я вздрогнула и потрясла головой.
Я ведь только на миг смежила веки, но почему-то уже стемнело, в лицо холодит вечерней прохладой, над раскидистыми листьями папоротников и шляпками грибов снуют светящиеся мотыльки и огоньки светлячков.
— Ты должна поесть, — сказала Вилла. — Не хватало, чтобы ты околела, не дойдя до Велеса.
— Спасибо за заботу, — съязвила я и Вилла фыркнула.
Нечеловеческим усилием я заставила себя подняться и направилась туда, куда ходили Вилла и Лил, стоически игнорируя предложения помощи. Со всех сторон слетелись светлячки, словно освещать мне дорогу, а на деле поглазеть на чужачку в этом девственно-первобытном месте. Кажется, Вилла говорила, они так реагируют на движение.
— Может, пойти с ней? — раздался сзади голос Лил.
— Не утонет, — ответила ей Вилла.
Стоило мне миновать пышные ветки кустов с чуть светящимися розовыми бутонами, журчание воды стало более отчетливым. Тропинка оборвалась неожиданно, хорошо, что догадалась посмотреть под ноги, не то пришлось бы искупаться прямо в одежде.
Почти под ногами глубокая лужа, прямо купальня — я нагнулась, вода прозрачная, дно кем-то заботливо выложено булыжниками. У противоположного бережка почти фонтан, ключ бьет прямо снизу, словно решил выпрыгнуть из купальни на волю, к самым звездам.
Я присела на корточки, зачерпнула ладонью бурлящую воду и ахнула — вода оказалась почти горячей!
Купальня неглубокая, едва ли по колено, но стоило мне сбросить с себя одежду и растянуться на гладких булыжниках в полный рост, положив голову на траву, и ощутить, как тело теряет вес в горячих пузырьках, я призналась себе, что в жизни не чувствовала себя лучше. Подумала так и ощутила жгучий стыд. Как я могу думать так, когда я лишилась… всего, что у меня было, и вот-вот лишусь жизни?
Но мотылькам и светлячкам и дела нет до моего горя, они порхают, чертят в свежем ночном воздухе пылающие линии, блики, трепет крыльев окрашивает чернильную ночь разноцветными сполохами, светящиеся розовые бутоны на кустах издают тонкое, нежное благоухание. В этом сказочном мире, где вот-вот с крыльев мотыльков посыплется волшебная пыльца, как в рассказах старой Пепы, и сделает мое тело звонким и невесомым, как облако, и я превращусь в языческое божество с крыльями мотылька за спиной, что играют на флейтах и танцуют голышом среди цветов… в этом волшебном мире нет места воспоминаниям, я… я не могу вспомнить даже лиц сестер… А лицо Андре… оно кажется таким же нереальным, как и этот мир… Чудовище ли я, как сказала Микаэла, оттого, что не рву на себе волосы от горя и не бросилась с дерева в первый же день, как очнулась в Заповедных землях, вспомнив, что жених погиб? Или я просто дико, просто невероятно устала и не могу даже горевать и страдать, как следует?
Я согнула ноги, и над бурлящими водами лесного источника показались блестящие верхушки колен. Кожу защекотало — лопаются пузырьки, словно в лимонаде в далеком королевском дворце, чудесный пузырящийся лимонад там подавали в высоких бокалах с соломинками. Сверху медленно опустился ночной мотылек с нежно-лиловыми крыльями в фиолетовых прожилках, и, устроившись на влажной голой коленке, принялся щекотно водить по коже хоботком.
— Если бы мы были в человеческих землях, я украл бы твою одежду, и тебе пришлось бы стать моей женой, — раздалось над ухом.
Прежде, чем я успела заорать, на рот легла ладонь. Вторая рука бережно придерживала меня за затылок, пока я болтала ногами и руками так, словно решила оставить источник без воды.
— Тише, — прошептал тот же голос, склоняясь к самому моему уху, — я не собираюсь причинять тебе вред! Я даже касаться тебя не собирался! Мне это, знаешь ли, нелегко…
Я прекратила бултыхаться, и послушно закивала. Сейчас он отпустит меня, и уж я заору, так заору! Мигом прибегут! Но тот, кто так напугал меня, словно разгадал мой план и не спешит отпускать.
— Пожалуйста, Лирей, тише! Они порвут меня на части.
Голос показался мне знакомым, а когда из-за тучи на помощь мотылькам и светлячкам выглянула луна, оказалось, что не только голос.
— Вирд? — спросила я, изумленно вглядываясь в его лицо.
Каждая черта словно выточена из мрамора, высокие скулы, глубоко посаженые, пронзительные желтые глаза под кустистыми бровями, длинный прямой нос, крупный рот, что сейчас растянулся в улыбке. Упрямый, торчащий вперед, чуть раздвоенный подбородок. Короткие волосы приглажены назад, в свете луны они совсем черные, но я помню, что они каштановые, с белыми прядями на лбу и на висках. На мощной груди и животе шрамы. Вирд сейчас так близко, что биение его сердца звучит громче журчания источника.
— Да, это я, — ответил Вирд, ещё шире улыбнулся и кивнул.
— Только не кричи, — еще раз шепнул он.
