Он тяжело поднялся, опираясь на палку, и подумал: что-то привлекло преступника к Марии Карлссон, что-то заставило его перейти границу и перестать быть только подсматривающим.
— И вот еще что, — добавила Марго. — Из-за этого чувства превосходства, как мне кажется, он мог оставить следы, улики, которых мы не прочли…
Она замолчала — Йона просто перешел, с трудом ступая, к одному из столов. Остановился перед телом, опираясь на палку. Тяжелая летная куртка из грубой кожи была расстегнута, с изнанки видна теплая овчина. Йона склонился над телом, показался его «Кольт комбат» в кобуре.
Марго встала, чувствуя, что ребенок в животе проснулся. Он спал, пока она двигалась, и просыпался, когда она сидела или лежала. Обняв живот рукой, Марго подошла к Йоне.
Он рассматривал изрезанное лицо жертвы — словно не верил, что женщина мертва, словно хотел, склонившись над ней, почувствовать ее влажное дыхание на своих губах.
— Что думаешь? — спросила Марго.
— Иногда я думаю, что грезам о справедливости суждено остаться в детстве, — ответил Йона, не спуская глаз с тела.
— О’кей.
— Но что, в таком случае, закон? — произнес он.
— Я могу ответить, но подозреваю, что у тебя найдется другой ответ.
Йона распрямился и подумал, что закон пытается поймать и присвоить справедливость, подобно тому, как Люми в детстве пыталась поймать солнечный зайчик.
Нолен читал имевшийся протокол вскрытия, одновременно составляя свой собственный. Обычная цель внешнего осмотра — описать видимые повреждения вроде отеков, потери цвета, царапин, кровоподтеков, разрывов кожи и ран. Но на этот раз Нолен искал некую деталь, ускользнувшую от внимания при первом обследовании, неявную деталь.
— Большинство ножевых ранений не смертельны, и преступник наносил их не с целью убить, — заметил Нолен. — Иначе они не были бы направлены на лицо.
— Значит, ненависть сильнее, чем желание убить, — подытожила Марго.
— Он хотел уничтожить лицо, — кивнул Нолен.
— Или изуродовать до неузнаваемости, — предположила Марго.
— Почему у нее так широко открыт рот? — тихо спросил Йона.
— Челюсть сломана, — объяснил Нолен. — А на пальцах — следы ее собственной слюны.
— Во рту или в глотке что-нибудь было? — спросил Йона.
— Ничего.
Преступник стоял и снимал эту женщину, пока она надевала колготки, размышлял Йона. Именно в этот момент он — в роли наблюдателя, который нуждается в границе (или, по крайней мере, осознает ее), — границе в виде тонкого оконного стекла.
Но что-то заставило его перейти эту границу, повторил себе Йона; попросив у Нолена фонарик, он посветил в рот покойнице. Слизистые оболочки высохли, глотка стала бледно-серой. В горле ничего, язык запал, внутренняя сторона щек потемнела.
Посреди языка, в его толстой части, виднелась дырочка. Она могла иметь естественное происхождение, но Йона был уверен, что это пирсинг.
Йона заглянул в первый протокол, прочитал описание рта и желудка.
— Что ты ищешь? — спросил Нолен.
В пунктах 22 и 23 описывались только губы, зубы и десны, а пункт 62 гласил, что язык и подъязычная кость не повреждены, но упоминания о проколе в описании не оказалось.
Йона почитал дальше, но в протоколе не говорилось об обнаруженном в желудке или кишечнике украшении.
— Я хочу посмотреть запись, — сказал он.
— Ее сто раз уже смотрели с пристрастием, — ответила Марго.
Йона устало оперся о палку, поднял лицо, и серые глаза вдруг стали свинцовыми, как грозовое небо.
Глава 29
На вахте в полицейском управлении Марго записала Йону как своего гостя, и ему пришлось надеть гостевой бейдж, прежде чем дверь с кодовым замком пропустила их.
— А ведь тебя многие захотят увидеть, — заметила Марго, когда они шли к лифтам.
— У меня нет времени. — Йона бросил бейджик в мусорную корзину.
— И все-таки приготовься пожать кое-кому руку. Сможешь?
Йоне вспомнились мины-ловушки, установленные за домом в Наттавааре. Изготовив смесь аммиачной селитры и нитрометана, он получил второстепенное взрывчатое вещество. Установил две мины с тремя граммами пентрита в качестве воспламеняющего заряда и уже направлялся назад к пристройке за третьим запалом, когда пакет с пентритом взорвался. Тяжелую дверь сорвало с петель, она ударила Йону по правой ноге и выбила головку бедра.
Боль была, как стая черных птиц, хищных, крупных чаек — они опустились на его тело и заполонили землю, на которой он лежал. Птицы встрепенулись и исчезли, словно их сдуло ветром, когда Люми присела рядом и взяла его за руку.
— Руки у меня еще целы, — ответил Йона, когда они проходили мимо дивана и кресел.
— Уже неплохо.
Марго придержала дверь лифта, подождала, пока бывший комиссар поспевал за ней.
— Не знаю, что ты хочешь разглядеть в этой записи, — сказала она.
— Я тоже не знаю, — ответил он, входя следом за ней.
— Во всяком случае, ты излучаешь какую-то особенную силу, — улыбнулась она. — И мне это почти нравится.
Когда они вышли из лифта, в коридоре уже толпился народ. Все вышли из своих кабинетов, расступились, пропуская Йону.
Йона молчал, не отвечая на обращенные к нему взгляды и улыбки. Он знал, что выглядит жутко. Борода отросла, волосы запущены, он хромал, опираясь на палку, не хватало сил распрямить спину.
Казалось, никто толком не знал, как отнестись к его возвращению. Коллеги рады были его видеть, но, похоже, их охватило смущение.
Кто-то держал в руках стопку бумаг, кто-то — стаканчик кофе. Этих людей Йона годами встречал каждый день. Он прошел мимо Бенни Рубина, невозмутимо поедавшего банан.
— Я уйду, как только посмотрю запись, — пообещал Йона Марго, когда они подошли к двери его бывшего кабинета.
— Мы переехали в двадцать второй. — Марго указала дальше по коридору.
Йона постоял несколько секунд, пытаясь отдышаться, — болела поврежденная нога, и он крепко уперся палкой в пол, чтобы дать телу передышку.
— На какой помойке ты его откопала? — с ухмылкой спросил Петтер Неслунд.
— Идиот, — бросила Марго.
Навстречу Йоне шел начальник управления, Карлос Элиассон. Очки для чтения, висевшие на шее на шнурке, покачивались.
— Йона, — тепло приветствовал Карлос.
— Да, — ответил тот.
Оба пожали друг другу руки, и в коридоре раздались аплодисменты.
— Я ушам своим не поверил, когда сказали, что ты в управлении. — Карлос не мог сдержать улыбки. — И вот… я почти не верю, что ты, правда, здесь.
