Нестор хорошо отвечал на стадии стабилизации, но, стоило Эрику снять его с риспердала, пациент снова начал слышать голоса.
Эрик не был уверен, получится ли загипнотизировать Нестора, — вполне возможно, тот принадлежал к небольшому проценту людей, не поддающихся гипнозу. Однако во время расслабляющих бесед в полутемной комнате они все же докопались до переломной ситуации, которую потом эпизод за эпизодом разобрали.
Нестор рос с матерью и младшим братом, а еще у него был черный лабрадор. Когда Нестору было семь, его пятилетний брат заболел острым воспалением легких, которое усугубило и без того тяжелую астму. Мама сказала Нестору, что братик умрет, если они не усыпят собаку. Нестор отвел собаку на озеро Сёдербюшён и утопил ее в хоккейном сумке, набитой камнями.
Но брат все равно умер.
В сознании Нестора две картинки срослись. У него навсегда отпечаталось, будто он утопил брата в сумке, а собака стерлась из его памяти.
Они тогда проработали его гнев на материнскую манипуляцию, и через месяц Нестор наконец отпустил мысль о своей вине, как и представление о том, что мать способна дотянуться до него из могилы.
Сейчас Нестор жил самостоятельно, не нуждался в лекарствах и был бесконечно благодарен Эрику.
Они проехали церковь Маркусчюркан в Бьёркхагене и остановились у дома номер пятьдесят три по Аксвалльсвэген.
Нестор отстегнул ремень безопасности, и Эрик помог ему донести пакеты до двери квартиры на первом этаже.
— Спасибо за все, — робко сказал бывший пациент. — У меня есть м-мороженое и сок. И время…
— Мне надо ехать дальше, — ответил Эрик.
— Но я должен угостить тебя чем-нибудь. — Нестор открыл дверь.
— Нестор, у меня назначена встреча.
— Ступает по мертвым б-беззвучно. Ступает по мертвым и слышит — они бормочут и дышат.
— Я уже не успею отгадать твою загадку, — сказал Эрик и направился к выходу.
— Лист! — крикнул ему вслед Нестор.
Глава 47
Джеки и Мадде сидели на диване и грызли попкорн; Эрик пытался сыграть этюд.
Каждый раз, когда он запинался, Мадде напоминала, что у него способности. Девочка устала за день и зевала все сильнее.
Джеки старалась объяснить, что такое паузы-восьмые и ритмический рисунок; она поднялась и положила ладонь на правую руку Эрика.
Она попросила его начать левой рукой с двадцать второго такта и вдруг замолчала, повернулась к дочери, прислушалась к ее дыханию и попросила:
— Сможешь отнести ее в кровать? У меня локоть не действует.
Эрик встал из-за фортепьяно и взял девочку на руки. Джеки пошла вперед, открыла дверь детской, зажгла свет и откинула одеяло.
Бережно Эрик положил Мадлен в постель и отвел волосы с ее лица.
Джеки подоткнула дочери одеяло и поцеловала ее в щеку, прошептала что-то ей на ухо и зажгла маленький розовый ночник на тумбочке.
Только теперь Эрик увидел, что все стены детской исписаны отборными ругательствами.
Иные слова были написаны детским почерком и с ошибками, другие вывела более уверенная рука. Эрик предположил, что Мадлен занимается этим уже несколько лет. Ее мать — единственная, кто не сможет увидеть надписей.
— Что такое? — спросила Джеки, уловив его молчание.
— Ничего. — Эрик мягко закрыл за собой дверь.
Они вышли в коридор. Эрик не знал, сказать Джеки об увиденном или промолчать.
— Мне уйти? — спросил он.
— Не знаю, — ответила Джеки.
Она протянула руки и дотронулась до его лица, погладила его щеки и подбородок.
— Я выпью воды, — хрипло сказала она, пошла на кухню и открыла шкафчик.
Эрик подошел, наполнил стакан, подал ей. Джеки выпила, и он поцеловал ее прохладные губы, прежде чем она успела вытереть подбородок.
Они обнялись, Джеки встала на цыпочки, и они глубоко поцеловались, стукнувшись лбами.
Руки Эрика скользнули по ее спине и бедрам. Ткань юбки странно шуршала, словно тонкая бумага.
Джеки слегка отпрянула, отвернулась и уперлась рукой Эрику в грудь.
— Это ты напрасно, — сказал он.
Джеки покачала головой, потянула его к себе, поцеловала в шею, на ощупь нашла пуговицы брюк, но вдруг замерла и прошептала:
— Шторы задернуты?
— Да.
Джеки подошла к двери, прислушалась и осторожно закрыла.
— Наверное, не обязательно делать это прямо сейчас.
— Ладно, — сказал он.
Она стояла спиной к раковине, опершись о нее рукой и слегка разомкнув губы.
— Ты меня видишь? — спросила она и сняла темные очки.
— Да.
Ее блузка выбилась из-под юбки, короткие волосы разлохматились.
— Прости, что я все усложняю.
— Нам некуда спешить, — пробормотал Эрик, шагнул к ней, обхватил за плечи и снова поцеловал.
— Снимем одежду. Да? — прошептала Джеки.
Они стали раздеваться прямо на кухне, Джеки медленно заговорила про радиорепортаж о преследовании христиан в Ираке.
— Теперь Франция примет беженцев, — улыбнулась она.
Эрик расстегнул брюки и смотрел, как она складывает свою одежду на стул и снимает лифчик.
Эрик стоял перед ней совершенно голый и думал, что чувствует себя на удивление раскованно. Даже не пытается втянуть живот.
Зубы Джеки блеснули в слабом свете, когда она стащила трусы, качнула ногой, и они упали на пол.
— Я не застенчивая, — тихо сказала она.
Соски у нее оказались светло-коричневые, она вся словно сияла в темноте. Под светлой кожей, как на мраморе, проступала сеть жилок. Из-за темных волос на лобке промежность казалась нежной.
Эрик взял ее за протянутую руку и поцеловал. Джеки отступила, наткнулась на стул и села. Он склонился к ней, снова поцеловал в губы, встал на колени и стал целовать ей грудь и живот. Осторожно сдвинул ее на край стула и развел ей бедра. Сложенная одежда упала на пол.
Джеки была уже влажной, и он ощутил ее вкус — теплого сахара. Ее ноги подрагивали, задевая его щеки, она задышала тяжелее.
Солонка упала со стола, описала дугу на полу.
Джеки держала его голову между ног и дышала, словно задыхалась. Стул неуклюже отъехал назад, и она соскользнула на пол, плавно и улыбаясь.
— Наверное, близость — не самое сильное мое место, — сказала она и неловко запрокинула голову на сиденье стула.
— Я всего лишь ученик, — прошептал Эрик.
Джеки перевернулась на живот и поползла под стол. Эрик обхватил ее ягодицы, когда она перекатилась на спину.
