— Да, я знаю… Я сама не верю в то, что говорю. Это просто фантазия, как если бы все происходило в другом измерении, — сказала Нелли.
— Мы все живем той жизнью, которой живем, — тихо возразил Эрик.
— Такие мысли — безусловно, признак почтенного возраста, — улыбнулась она.
— Любой выбор закрывает тысячи дверей и открывает тысячи новых, — сказал Эрик. — Я солгал насчет алиби, девять лет спустя ложь настигла меня, и я рискую…
— Да, ты идиот, — перебила Нелли и откинулась на спинку. — Я не верю в это алиби, но учти: если та женщина все подтвердит, я обязана буду заявить на тебя.
Эрик искоса глянул на нее.
— Хочешь заявить — заяви, — сказал он.
— Роки девять лет просидел в психушке на лекарствах, и…
— Нелли, милая, — перебил Эрик, — прости, но я не могу поддерживать этот разговор. Я ни о чем не собираюсь тебя просить, поступай, как хочешь, делай то, что кажется тебе правильным.
— Тогда я заявлю на тебя, — решила она.
— На что мне глубоко наплевать, — пробормотал Эрик.
— Впрочем, для твоего же блага, тебе не стоит быть таким ангельски-милым, когда сердишься, — улыбнулась она.
— Мне нужен психотерапевт, — вздохнул Эрик.
— Тебе нужны таблетки. — И Нелли достала из сумочки упаковку могадона.
Выдавив две капсулы, она приняла одну сама, а вторую дала Эрику. Буркнув «Твое здоровье!», он запрокинул голову и проглотил таблетку.
Глава 65
Эрик остановил машину возле здания школы, где преподавала Оливия Торебю. Нелли раздумывала, положив руку на дверцу.
— Мне пойти с тобой? — спросила она. — Скажи, как лучше.
— Не знаю… нет, лучше подожди меня здесь.
— Чтобы ты мог включить свое обаяние на полную мощность, — улыбнулась она.
— Так как?
— Я останусь с девушкой твоей мечты. — Нелли погладила обезьянку в розовой юбочке, свисавшую с ключа зажигания.
Эрик пересек школьный двор, спросил у охранника про Оливию Торебю и попросил предупредить ее о своем приходе.
Оливия оказалась худенькой женщиной лет пятидесяти, с бледным изнуренным лицом. Она стояла, скрестив руки, и присматривала за детьми, которые болтались на кольцах и перекладинах игровой площадки. Время от времени кто-нибудь из ребят звал ее, иногда подбегал за какой-нибудь помощью.
— Оливия? Меня зовут Эрик Мария Барк, я врач. — Эрик протянул ей визитку.
— Врач, — повторила Оливия и сунула карточку в карман.
— Мне надо поговорить с вами о Роки Чюрклунде.
Истощенное лицо на несколько секунд напряглось, после чего приняло прежнее безучастное выражение.
— Опять полиция, — только и сказала Оливия.
— Я говорил с Роки Чюрклундом, и он…
— Я уже сказала, что не знаю никого с таким именем, — отрезала Оливия.
— Это мне известно, — терпеливо сказал Эрик. — Но он упоминал о вас.
— Я понятия не имею, откуда он знает мое имя.
Она увидела, как дети, игравшие в лошадку, накинули прыгалки «лошадке» на шею, кинулась к ним и переместила скакалку так, что теперь она обвила пояс.
— Вообще мой рабочий день закончен, — заметила она, вернувшись к Эрику.
— Дайте мне несколько минут.
— К сожалению, мне пора домой. Надо готовить развивающую беседу для двадцати двух детей. — Оливия пошла к зданию школы.
— Я уверен, что Роки Чюрклунда осудили за убийство, которого он не совершал, — сказал Эрик, торопливо шагая за ней.
— Печально слышать, но…
— Он был священником, но в то же время — героиновым наркоманом. Он использовал близких людей…
Оливия замерла в тени перед лестницей и повернулась к Эрику.
— Он был абсолютно беззастенчивым человеком, — проговорила она без выражения.
— Я понял это. Однако же он не заслужил приговора за убийство, которого не совершал.
Седая прядь упала Оливии на лоб, и она сдула волосы.
— У меня могут быть неприятности, если вначале я солгала полиции?
— Только если вы солгали в суде под присягой.
— Понятно, — сказала Оливия, и тонкие губы нервно дернулись.
Они сели на ступеньки. Оливия посмотрела на игровую площадку, ногтем сняла с джинсов соринку и кашлянула.
— В те времена я была совсем другим человеком и не хочу оказаться замешанной в этом теперь, — тихо пояснила она. — Но я знала его тогда, это правда.
— Он говорит, вы можете подтвердить его алиби.
— Могу, — согласилась она и тяжело сглотнула.
— Вы уверены?
Оливия кивнула; подбородок у нее задрожал, и она снова опустила взгляд.
— Прошло девять лет, — напомнил Эрик.
Оливия пыталась проглотить вставший в горле комок; она потерла под носом, подняла заблестевшие глаза и снова тяжело сглотнула.
— Мы были в пасторской усадьбе в Рённинге… он жил там, — начала она надтреснутым голосом.
— Мы говорим о вечере пятнадцатого апреля, — напомнил Эрик.
— Да. — Оливия быстро смахнула слезы со щек.
— Что вы помните?
У Оливии задрожали губы; она сильно укусила себя за нижнюю, чтобы собраться с духом, и шепотом проговорила:
— У нас была ломка. Мы начали в пятницу, и… в ночь на понедельник нам пришлось хуже всего…
— Вы уверены насчет даты?
Она кивнула и заговорила, больше не пытаясь унять дрожь в голосе:
— Мой мальчик умер в своей кроватке пятнадцатого… я обнаружила это на следующий день, внезапная младенческая смерть, это доказано, моей вины не было, но, если бы я осталась с ним, беды могло не случиться…
— Я очень сожалею…
— О Господи, — заплакала Оливия и поднялась.
Обхватив себя за плечи, Оливия отвернулась от школьного двора и заставила себя успокоиться, чтобы не дать горю излиться. Эрик предложил ей носовой платок, но она не заметила. Прерывисто дыша, она вытирала слезы.
— Много лет после этого мне хотелось просто умереть, — сказала она и снова тяжело сглотнула. — Но я уже не притрагивалась к наркотикам, ни с кем не спала… я никогда больше не беременела, у меня не было на это права, я… Он все забрал… ненавижу его за то, что он заставил меня попробовать героин, ненавижу за все…
Их разговор прервали — мяч закатился под лавку. Прибежал какой-то малыш, и Эрик дал Оливии свой платок.
— Ничего страшного, Маркус, — ласково сказала Оливия мальчику, который стоял, уставившись на нее и зажав мяч под мышкой. — Мне просто надо высморкаться.
