— Нет, полицейская охрана — это перебор… Просто мы вчера заметили, что замок на задней двери поврежден.
— Вам не у кого переночевать?
— Есть, конечно. — Нелли слегка покраснела.
— Ночуйте там, пока все не образуется.
— Посмотрим…
Глава 102
Анна Пальмер приняла Йону в крошечном кабинете с книжными полками вдоль стен, письменным столом и узким окном, выходящим на больничный двор. Анна оказалась высокой женщиной с коротко стриженными пепельно-серыми волосами и сеткой голубых прожилок под глазами.
— Есть человек, который десять лет назад попал в автомобильную аварию, — начал Йона. — Он получил довольно тяжелые травмы мозга… Это не моя область, но, как мне объяснили, у него сохраняется эпилептическая активность в височных долях обоих полушарий.
— Такое возможно, — сказала Анна, записывая его слова.
— У него большие проблемы с памятью, — продолжал Йона. — И с кратковременной, и с долговременной… иногда он путает подробности какого-нибудь события, порой забывает, что оно вообще имело место… Сейчас он надеется, что гипноз поможет ему преодолеть затруднения.
Анна Пальмер отодвинула блокнот и переплела пальцы. Йона заметил у нее на костяшках красные мелкие корочки экземы.
— Не хочу вас разочаровывать, — утомленно сказала она, — но часто люди ждут от гипноза невозможного.
— Этому человеку очень важно начать вспоминать.
— Клинический гипноз… это внушение, нечто вроде внутренней помощи самому себе… он не имеет никакого отношения к поискам истины, — с сожалением объяснила Анна.
— Но подобные повреждения мозга ведь не означают, что память стерлась полностью, воспоминания остаются, повреждения просто блокируют их… Разве нельзя при помощи гипноза найти окольный путь? — настаивал Йона.
— Разумеется, если врач достаточно искусен, — признала она и почесала красные болячки на руке. — Но что делать, когда окажешься там? Никто не отличит настоящие воспоминания такого пациента от его фантазий, если его собственный мозг не способен сделать это.
— Вы уверены? Мы ведь полагаем, что можем отличить свои воспоминания от фантазий.
— Потому что мы храним фактическую канву вместе с информацией о том, что это — настоящие воспоминания. Это как кодирование, знак альтерации, приставка.
— Разве код не должен оставаться у него в голове?
— Но ввести его, чтобы попасть в воспоминания… — Анна покачала головой.
— Этого никто не может?
— Никто. — Она закрыла блокнот.
— Эрик Мария Барк иного мнения.
— Эрик очень компетентен в… вероятно, он лучше всех в мире погружает пациентов в гипнотическое состояние, но его исследования совершенно бездоказательны, — медленно проговорила Анна, и что-то мелькнуло в ее глазах.
— Вы верите тому, что о нем пишут в газетах?
— Я никоим образом не могу судить об этом… Но в нем было какое-то влечение к извращениям, к психотическим… — Анна внезапно замолчала, потом строго спросила: — Этот разговор — о нем?
— Нет.
— Но речь не просто о приятеле, верно?
— Верно… Я комиссар уголовной полиции, и мне надо допросить свидетеля с органической потерей памяти.
Уголки рта Анны Пальмер дернулись.
— Это было бы неэтично. Сказанному под гипнозом абсолютно нельзя доверять, и такие показания никак не вписываются в правовой контекст, — сухо ответила она.
— Речь идет о наблюдении, а не…
— Я могу совершенно точно сказать вам, что никто их тех, кто серьезно занимается клиническим гипнозом, не сделает этого, — громко проговорила Анна, глядя Йоне в глаза.
Глава 103
Надвинув шапку на глаза и опустив голову, Эрик прошел по мосту в Сиккле, обогнул зеленеющий Хаммарбюбакен, где Беньямин когда-то учился кататься на горных лыжах, и углубился в лес.
Передвигаться по Стокгольму и ни разу не попасть под камеру видеонаблюдения практически невозможно. Есть камеры, отмечающие скорость, вдоль трасс, камеры контроля в пунктах оплаты, камеры, что следят за безопасностью движения на перекрестках, в автомобильных туннелях и на мостах. Даже в магазинах, поездах, автобусах, на паромах и в такси установлены камеры. Круглые сутки идет запись на каждой станции автозаправки, на каждой парковке, в порту, в терминалах, на вокзалах и перронах. Банки, склады, торговые центры, галереи, площади, оживленные улицы, посольства, полицейские участки, тюрьмы, больницы и пожарные части находятся под наблюдением.
Эрик выбился из сил, мозоли на ногах лопнули. Он брел по лесу вниз, к Бьёркхагену.
Небо уже начинало темнеть. Ощущая дрожь в ногах, Эрик остановился в маленьком парке позади дома, где жил его старый пациент, Нестор.
По гравийной дорожке Эрик дошел до деревянной двери с потемневшей латунной щелью для писем. Эрик подумал, что фасад напоминает цветом мокрую пенорезину.
Окно кухни на нижнем этаже светилось.
С улицы просматривалась и гостиная. Эрик перешел к соседнему окну и увидел Нестора — тот сидел в кресле.
В остальном квартира казалась пустой.
У Эрика тряслись руки. Чувствуя, что он не в состоянии сделать больше ни шага, Эрик позвонил в дверь.
— Можно войти? — спросил он, как только Нестор открыл.
— Вот так неожиданность, — пробормотал Нестор. — Я сварю к-кофе.
Нестор впустил Эрика, запер дверь и скрылся в глубине квартиры. Эрик, кряхтя, снял ботинки, повесил измятый пиджак, ощутил запах собственного пота. Носки приклеились к стертым в кровь пяткам, отмороженные пальцы покалывало в тепле прихожей.
Эрик знал, что Нестор живет в этой квартире с детства. Потолки низкие, а дубовый паркет настолько изношен, что лак стерся. Везде безделушки в виде собак.
Эрик вошел в гостиную. Одна из диванных подушек облиняла до ниток, на низеньком столике — очки, кроссворд и большая статуэтка: гончие и мертвые фазаны.
На кухне Нестор выставил на стол чашки и полную тарелку печенья. На плите стояла сковорода с колбасой и картошкой.
— Ты говорил, что я могу попросить тебя об услуге, о чем угодно, — сказал Эрик, садясь за стол.
— Да, — важно кивнул Нестор.
— Я могу пожить здесь несколько дней?
— Здесь?
Скептическая мальчишеская улыбка появилась у Нестора на лице:
— Почему вдруг?
— Поссорился с подружкой, — солгал Эрик и сел.
— У тебя есть п-подружка?
— Да.
Нестор разлил кофе по чашкам и сказал, что в гостевой комнате есть застеленная кровать.
