В пасторате обожали романы Фрэнсис Берни, в том числе "Цецилию", подарившую "Гордости и предубеждению" главную сюжетную линию и название. Клэр Хармэн отмечает, что даже знаменитое начало "Гордости и предубеждения"
[37] — это парафраз фразы Берни: "Всем устроителям брачных союзов известно, что шансы молодой леди, не имеющей приданого, убывают с каждым ее появлением в обществе". В "Гордости и предубеждении" мы окунаемся в мир чувств юной девушки, имеющей кучу сестер и не имеющей надежды на приличное приданое. Поразительно, но Джейн создавала первый вариант романа в возрасте своей героини (чем, кстати, можно объяснить доверчивость Лиззи Беннет), то есть в двадцать один год.
В ту пору, когда Джейн сочиняла "Первые впечатления", Хэмпшир кишел офицерами, похожими на тех, с которыми танцуют и кокетничают девицы Беннет. Начиная с 1794 года Джейн наверняка встречалась в Бейзингстоке с южными девонширцами, а также с сослуживцами своего брата Генри по оксфордширской милиции, временно стоявшей в Хэмпшире. Офицеры в романе Джейн сеют хаос, и тем же занимались их прототипы, оставляя за собой хвост невыплаченных долгов и последствий пьяных дебошей. В апреле 1795 года в городке Ньюхейвене на южном побережье вспыхнули беспорядки: милиция, в которой служил Генри Остин, взбунтовалась и в течение двух дней предавалась бесчинствам и мародерствовала. Двух зачинщиков потом расстреляли свои же товарищи, поставив коленями на гробы. Генри Остин присутствовал при этой ужасной казни.
Действие "Гордости и предубеждения" разворачивается на фоне войны, но, возможно, образ Лиззи Беннет — острой на язык, гордой и страдающей в любви — был подсказан Джейн иными невеселыми обстоятельствами, связанными с тем, что происходило внутри ее дома. После того как родичи Тома Лефроя "спасли" его от опрометчивого брака, в ее письма проникает острая нотка разочарования. "Я не хочу, чтобы люди были такими уж приятными, — писала она, — потому что это избавляет меня от необходимости их любить". Впрочем, вымышленные Элизабет и Джейн — в отличие от реальных Джейн и Кассандры — обрели свое счастье.
Что делала Джейн, закончив работу над "Первыми впечатлениями" ("Гордостью и предубеждением")? По словам Генри, "стойкое недоверие к собственным оценкам побуждало ее скрывать свои произведения от публики, пока время и многократные перечитывания не внушили ей мысль, что ее удовлетворение вызвано вовсе не восторгом от самого процесса творчества". Более того, он категорически отрицал, что Джейн двигали какие-либо меркантильные соображения: "Ни надежда на славу, ни расчет на выгоду не примешивались к ее мотивам".
Здесь Генри ошибался, по крайней мере частично. "Я пишу только для славы, — признавалась Джейн, — без всяких видов на материальное вознаграждение". Однако позже, когда она поняла, как трудно существовать без денег, ее отношение к "материальному вознаграждению" изменилось.
Практические действия по публикации сочинения Джейн предпринял не кто иной, как мистер Остин. Он прочитал достаточное количество романов, чтобы уже осенью 1797 года решить, что "Первые впечатления" достойны быть изданными. Он взял на себя роль литературного агента дочери; с ее согласия или без него — нам неизвестно.
1 ноября 1797 года он написал о "Первых впечатлениях" издателю Томасу Каделлу. Он интересовался, на какую сумму аванса может рассчитывать автор и во что обойдется публикация. Мистер Остин проявил щедрость, предложив, если книга будет плохо продаваться, возместить издателю убытки. С тем же рвением, с каким он обращался к адмиралам, пристраивая своих сыновей-моряков, мистер Остин бросился помогать своей младшей дочери.
Однако с работой литературного агента мистер Остин справился неважно. Он представил роман как трехтомный труд "объемом примерно с "Эвелину" мисс Берни". Ссылка на "Эвелину" была ошибкой: этой книгой зачитывались двадцать лет назад. Он также ни словом не упомянул о том, кто автор сочинения и чем оно так интересно. "Первые впечатления" были Каделлом отвергнуты, и письмо мистера Остина вернулось к нему с пометой: "Отказать".
Нам остается лишь надеяться, что он не посвятил Джейн в подробности своей инициативы. Для начинающего романиста отказ стал бы слишком жестоким ударом.
13
Годмершэм-парк
Я буду есть мороженое и пить французское вино, презирая вульгарную экономию.
Джейн о предстоящем визите в Годмершэм-парк
Такие имения, как Пемберли мистера Дарси, Розинг-парк леди Кэтрин и даже соседний Незерфилд-парк, были куда роскошнее, чем то, в котором росла Лиззи Беннет. Посещая их, она чувствовала себя чужой и необычайно остро ощущала свой статус (или его отсутствие). Она получила возможность лучше узнать себя; мы — наблюдать за разворачивающейся драмой.
Существует явная перекличка между датами создания первого варианта "Гордости и предубеждения" и визита Джейн летом 1796 года в богатый дом, живший на гораздо более широкую, чем в пасторате, ногу. Ее брат Эдвард после женитьбы поселился в Роулинге, в Кенте. Его ранг поднялся до джентри-землевладельца; ни о каком "псевдо" речь уже не шла. По имеющимся свидетельствам, Эдвард принял сестру с исключительной добротой и гостеприимством. Но едва вернувшись домой в Стивентон, Джейн засела за работу, и из-под ее пера родились образы надменных мистера Дарси и леди Кэтрин. Знакомство с новым миром Эдварда сопровождалось переоценкой ценностей; Мэрилин Батлер утверждает, что в "Гордости и предубеждении" нашло отражение "инстинктивное неприятие кентского высокомерия".
В августе 1798 года мистер и миссис Остин, Джейн и Кассандра снова отправились в гости к Эдварду, на сей раз в еще более просторный и богатый дом, чем Роулинг. Годмершэм, находившийся (и сейчас находящийся) примерно в восьми милях к юго-западу от Кентербери, — это величественный палладианский особняк. Всю последнюю милю пути по длинной подъездной аллее, проложенной через пейзажный парк, по которому бродили олени, среди деревьев мелькали его очертания. На выезде из рощи, "посреди восхитительной лужайки, перед вами появлялась усадьба".
Легко представить себе, как Джейн и ее семья после долгого путешествия из Хэмпшира подкатывают в экипаже к парадному входу, — "запыленные, возбужденные", готовые к развлечениям и вольготному житью. Эта сцена приводит на память весь костюмный гламур фильмов про Джейн Остин. По ним многие могут заключить, что Джейн только и делала, что танцевала на балах и пила чай в домах вроде Годмершэма. В действительности это был не ее мир. Джейн месяцами гостила в богатейших имениях, но ни в одном из них не жила по-настоящему. Она оставалась гостьей, зрительницей, судьей.
Визиты Джейн в большие дома научили ее сжато характеризовать архитектурные стили. Создается впечатление, что, попроси мы ее, она запросто начертила бы поэтажный план Мэнсфилд-парка или Пемберли. Но Джейн никогда не затрудняет себя подробным рассказом о точном расположении помещений. Она дает нам только действительно необходимое — несколько наиболее выразительных штрихов. Например, Нортенгерское аббатство — в прошлом настоящее аббатство, значительно перестроенное хозяином, — сохранило готические окна, но было оснащено современной отопительной системой. Напротив, Донуэллское аббатство оставлено в неприкосновенности в доказательство надежности и неприхотливости его владельца, мистера Найтли. Созертон — кирпичный дом в елизаветинском стиле, "тяжеловесный, но внушительный". Несмотря на все его благородство, владелец дома, глупый и помешанный на моде, убежден, что он похож "на самую что ни на есть мрачную тюрьму". Пемберли, "величественное каменное здание", датируется началом семнадцатого века, Апперкросс — его концом, временем правления Вильгельма и Марии. А вот усадьба Мэнсфилд-парк — образчик палладианского стиля восемнадцатого века, как и Годмершэм-парк.
