Дамы, посещающие этот курорт, совершали поездки за город в то или иное красивое местечко, в идеале — сев в изящную коляску к какому-нибудь молодому спутнику мужского пола. Джейн во время своего визита не упустила эту возможность. "Я только что возвратилась из поездки на свежий воздух, происходившей при помощи очаровательного фаэтона, запряженного четвернею, — пишет она Кассандре. — Мы добрались до вершины Кингсдауна [название холма] и очень недурно прокатились". А дальше? "После обеда театр делается особенно притягательным, а можно нырнуть в Залы [собраний], где танцы и карточный столик зачастую служат таким удачным дополнением… к досугу модного гостя Бата, что они заполняют решительно все его остальное время".
Театр, к которому Джейн питала сильнейшую страсть, наверняка приносил ей едва ли не самую большую радость по вечерам. Батский театр стал первым таким заведением за пределами Лондона, получившим официальное королевское разрешение на представления, и во время визита Джейн его репутация была весьма высокой. Историки театра отмечают, что ее первые три романа отлично укладываются в тогдашние законы драмы. "Чувство и чувствительность" — то, что называлось тогда "сентиментальной комедией", где есть патетические моменты и где в финале торжествуют общепринятые моральные нормы. Блистательный, искрометный роман "Гордость и предубеждение", полный юмора, больше походит на "чистую комедию", а "Сьюзен" (таково первоначальное название "Нортенгерского аббатства") — "бурлеск", развернутая сатирическая история, где мир перевернут вверх тормашками.
В другие вечера общество отправлялось веселиться на балы в Нижние или Верхние залы собраний. Эту сцену нам легко вообразить по бесчисленным художественным фильмам на исторические темы. Колоннаду близ залов заполняли портшезы, высаживавшие здесь пассажиров. Поскольку Бат располагается в холмистой местности, использовать экипажи здесь было не очень-то практично, и в хороший сезон "более сотни" носильщиков портшезов находили себе работу. Внутри залов посетители оставляли свои плащи в гардеробе и выбирали, куда направиться — в чайную, в ломберную (где шла игра в карты) или в бальный зал.
Элизабет Каннинг, послужившая прототипом Кэтрин Морланд, посетила Бат в 1792 году и писала домой своей матушке, стремясь рассказать ей об этом модном курорте. "Я носила батист, что очень восхищало многих", — отмечает Элизабет. Далее она пишет:
Наконец, в восьмом часу, мы отплыли и вскоре обрели надежную гавань в Верхних залах. К тому времени меня обуревало нетерпение — мне хотелось поскорей очутиться в Бальном зале… Когда мы вошли, ожидания мои были вполне вознаграждены, ибо никогда прежде не видала я столь блистательного собрания. Здесь отыскалось восхитительно много желающих потанцевать, хотя менуэты еще не начались. Мы лишь с известным трудом нашли себе сидячие места. Меня очень позабавили дурные танцоры, совсем не знающие менуэта.
Элизабет была довольна, хоть и сочла танцоров скверными. Но Джейн с самых юных лет трезво оценивала комический аспект, присущий всякому балу. В одном из ее ранних сочинений мать впервые вывозит своих дочерей в свет, но сцена первого бала выглядит как пародия:
…бедная Августа едва дышала, в то время как Маргарет была сама жизнь и ликование. "Настал долгожданный миг, — объявила я, — сейчас мы окажемся в свете"… Представьте, сударыня, каким восторгом переполнялось мое сердце, когда я наблюдала, как внимательно девочки рассматривают каждый предмет обстановки, какое отвращение вызывают у них некоторые вещи, как они восхищаются другими и как изумляет их все вокруг. Не скрою, дочери вернулись домой очарованные светом, его обитателями и их нравами
[45].
На светскую значимость того или иного лица четко указывало место, которое ему дозволялось занять на периметре бального зала: у этих мест была своя строгая иерархия. За ее соблюдением внимательно следил специальный церемониймейстер — распорядитель бала. В Бате к тому времени уже завершилось славное владычество церемониймейстера Ричарда Нэша по прозвищу Beau (Красавец), но его печально известное "восьмое правило" собраний предписывало, чтобы переднюю скамью — ближайшую к танцующим — занимали только сливки брачного рынка, выставляемые, словно товары на лотке, дабы самым богатым юношам сезона было удобнее выбирать партнершу для танцев. Между тем считалось необходимым, чтобы "дамы более почтенных лет и дети довольствовались вторым рядом в бальном зале, ибо они уже миновали пору совершенства или еще не достигли оной". Джейн пока еще рассматривалась как подходящая кандидатура для "первой скамьи".
Во время ее визита в Бат церемониймейстером Нижних залов собраний служил Джеймс Кинг, который мимолетно появляется в "Нортенгерском аббатстве", играя там роль самого себя. Генри Тилни лукаво говорит Кэтрин Морланд: ей следовало бы занести в свой дневник, что она "познакомилась с очень милым молодым человеком, представленным мне [самим] мистером Кингом. Была увлекательная беседа…".
В свою очередь, тетя и дядя Джейн тоже наверняка надеялись познакомить племянницу с каким-нибудь очень милым молодым человеком. Разумеется, в "Эмме" Джейн отправляет мистера Элтона подыскивать жену именно в Бат. "Папенька и маменька уже три года пытаются меня кому-нибудь сосватать", — жалуется молодая особа (названная "Бидди из Виллинга") в одном из журналов 1798 года. Ее родители неутомимо возили ее туда-сюда между Брайтоном и Батом, "так что семейный экипаж от столь нещадного использования чуть не развалился". Но все эти усилия, увы, "приводили в лучшем случае к тому, что рыбки лишь чуть-чуть касались наживки: я пока так и не сумела никого подсадить на крючок".
Джейн тоже не поймала ни одной рыбешки. Более того, она демонстрировала примечательную неспособность воспринимать потенциальных ухажеров всерьез. Некий мистер Гулд как-то раз "провожал меня домой после чаепития, — это юный джентльмен, он только что поступил в Оксфорд и ходит в очках, а еще он слыхал, что ""Эвелину" написал д-р Джонсон"
[46]. Иными словами, это был незрелый и не очень-то сведущий человек. Не он один полагал, что "Эвелину" сочинил почтенный, умный и более зрелый годами обожатель Берни. Однако возможный будущий муж Джейн Остин не имел права на столь глупую ошибку.
Два года спустя, в мае 1799 года, Джейн сопровождала своего брата Эдварда и его жену во время поездки в Бат; это было ее второе посещение знаменитого курорта. На сей раз Джейн и ее спутники остановились на шесть недель в нанятом Эдвардом доме на Куин-сквер. Приехавшая компания искала лекарство от начинавшейся у Эдварда подагры — типично георгианского недуга. Эта весьма мучительная болезнь часто начинается с большого пальца ноги, а среди ее причин — слишком питательный рацион. Ближе к концу XVIII столетия в науке о питании произошел значительный прогресс, и утвердилось мнение, что подагра — это болезнь богачей. Ее появлению способствуют "некоторые загодя приготовленные блюда, жирные соусы, пудинги, пирожные etc. вкупе с бокалами различных крепких напитков". В результате сей недуг становился почти желанным для тех, кто хотел продемонстрировать свое богатство и высокое положение в обществе. Врач, считавшийся тогда главным специалистом по подагре, утверждал, что "у светских мужчин подагра обыкновенно появляется еще до пятидесятилетнего возраста".
