Мистер Остин, вероятно, тоже копировал своих более знатных родичей, продолжая всячески совершенствовать священнический дом. В 1792 году он заказал для себя и жены кровать с балдахином и белыми шторами, которая очень полюбится супругам. Шесть новых крашеных стульев для гостиной, дюжина "стульев для спальни" и восемь дестей обоев показывают, что дом священника начал чуть больше напоминать те модные жилища, которые семейство повидало в Бате. Позже от пьяницы мистера Бейла, винчестерского мебельщика, прибыл "самый современный набор круглых обеденных столов". У нового раскладного стола имелся запирающийся ящик, что очень порадовало миссис Остин, которая теперь могла держать в нем деньги. А "небольшой столик", который раньше стоял на его месте, "переместили в лучшую спальню, что оказалось весьма удобно". Что это за "лучшая спальня"? Возможно, Джейн имела в виду ту, которая принадлежала ей и Кассандре.
Но чем ближе к концу 1790-х (и чем больше от своих двадцати лет отдалялась Джейн), тем меньше в доме становилось прогрессивных изменений. Постепенно амбиции Остинов по части обстановки угасли. Отчасти это было вызвано старением родителей, отчасти — внешними факторами: так, лишились своего былого блеска знаменитые балы в Бейзингстоке, которые занимали такое большое место в жизни девиц. "Наши собрания заметно потускнели, с тех пор как мы отказались от собственного экипажа, — пишет Джейн в ноябре 1798 года, — так что неудобство добираться и отсутствие склонности к этим поездкам удачно совпали". Отказаться от экипажа пришлось из-за роста налогов, вызванного войной. В 1790-е для обитателей Хэмпшира наступили голодные времена: хотя продовольствие по-прежнему производилось в большом количестве, цены на продукты сильно выросли.
Отсутствие кареты в значительной мере стеснило и ограничило светскую жизнь Джейн и Кассандры. Известно, что хэмпширские вечеринки стали в это время довольно скучными и унылыми. В один необычайно оживленный вечер на ужин собралось четырнадцать человек (включая гостей), а еще шестеро явились принять участие в карточной игре, которая состоялась по завершении трапезы. После ужина, сообщает нам Джейн, одна парочка принялась флиртовать, один джентльмен заснул, кто-то читал вслух "брошюру доктора Дженнера о коровьей оспе, а я старалась навязывать свое общество всем по очереди".
Но этой унылой рутине пришел конец, когда в декабре 1800 года мистер Остин внезапно решил, что в его семьдесят ему пора отойти от участия в жизни прихода. Он чувствовал, что "лишился прежних сил вследствие почтенного возраста и все чаще страдает от различных недугов и недомоганий, так что не считает возможным исполнять свои священнические обязанности удовлетворительным для себя образом".
Свой дом мистер Остин намеревался отдать сыну Джеймсу и его семейству (численность которого с годами неуклонно росла): они наверняка были бы здесь гораздо счастливее, чем в своем крохотном домишке в Дине. Правда, мистер Остин не собирался отказываться от доходов, которые получал благодаря управлению двумя приходами. Он просто хотел сделать сына своим викарием не только в Дине, но и в Стивентоне.
Но куда же денется сам мистер Остин, его жена и дочери? Глава семьи решил: они переберутся в Бат. Супруги хорошо знали этот город, ибо неоднократно приезжали туда в гости к семейству Ли-Перро. В своем почтенном возрасте супруги Остин надеялись в должной мере насладиться и тамошними возможностями для отдыха, и хорошим лечением, которым славился Бат. Для мистера Остина этот выбор казался очевидным, и он не особенно над ним мучился. Как хорошо знала его семья, он "всегда быстро приходил к определенному решению и тут же начинал воплощать его в жизнь".
Однако мистер Остин не озаботился тем, чтобы лично известить дочерей о грядущей перемене, предоставив это жене. В конце концов, для него две молодые леди двадцати с чем-то лет по-прежнему оставались детьми. Подобное отношение поразило его десятилетнюю внучку Анну: "Было очень странно слышать, как дедушка обращается к ним, называя их "девочки"". Все прочие признавали, что перед ними взрослые женщины.
Судя по всему, новость о переезде в Бат на постоянное жительство стала для "девочек" весьма неприятным сюрпризом. "Джейн была особенно недовольна, — отмечает ее племянник, объясняя: — Утрата родного дома обычно чрезвычайно огорчает молодых особ, наделенных способностью чувствовать глубоко". Все произошло так неожиданно: Джейн "не было дома, когда приняли это решение", не оставив ей времени на то, чтобы "примириться с предстоящей переменой".
В нашем распоряжении есть и более подробный рассказ о том, как Джейн узнала о переезде. Вместе со своей подругой Мартой Ллойд она "ненадолго отлучилась": девушки отправились к кому-то с визитом. Когда они вернулись в пасторат, их "повстречала в коридоре" миссис Остин, которая "сообщила им, что все улажено и они отправляются на жительство в Бат". Свидетелем этого разговора стала Мэри, жена Джеймса, которая приехала из Дина повидаться со своей сестрой Мартой. Как пишет Мэри, разговор привел Джейн "в состояние сильного расстройства".
"Когда перестану я тосковать о тебе!" — восклицает Марианна Дэшвуд, обращаясь к своему родному Норленду. — Когда почувствую себя дома где-нибудь еще!" Возникает искушение представить себе, что Джейн реагирует примерно так же, вынужденная покинуть родной дом, в котором прожила двадцать пять лет. Семья оставляла не только дом, но и свой край, "всех самых дорогих друзей и знакомых". Джейн была сильно привязана к сельским пейзажам Хэмпшира. Известно, что она "так восторгалась видами окрестной природы, что иногда уверяла: по ее мнению, они должны входить в число блаженств, даруемых праведникам в раю".
К тому времени, когда Фанни, внучатая племянница Джейн, взялась за написание истории семьи Остин, среди биографов уже принято было традиционно преувеличивать остроту реакции Джейн на новость о переезде: мол, она "была настолько этим потрясена, что тотчас же лишилась чувств". Мелодраматично, но совершенно не вяжется с образом создательницы такого благоразумного персонажа, как Элинор Дэшвуд, которая гордится тем, что, услышав дурные вести, не склонна устраивать истерику, тем более падать в обморок. Вообще все эти обмороки плохо соответствуют духу времени: скорее уж они — викторианское изобретение.
Однако нет никаких сомнений, что Джейн страдала — не в последнюю очередь из-за того, что с ней не сочли нужным предварительно посоветоваться. Решение приняли в тот момент, когда и Джейн, и Кассандры не было дома (притом, что сестры редко отсутствовали одновременно). Более того, запланированное время переезда не позволило Кассандре вернуться в Стивентон, так что ее личные вещи укладывали без нее. Сестры обменивались встревоженными письмами, и Джейн извинялась: "Кажется, в последнее время я совсем завалила тебя своими чересчур частыми посланиями".
Возможно, на отцовском решении сказались факторы, которые считалось неподобающим обсуждать с "девочками": по-видимому, именно этим и объясняется то, что с Джейн и Кассандрой не посоветовались. Главный фактор: младшей дочери было уже двадцать пять, старшей — двадцать восемь. Они уже перезнакомились со всеми приличными молодыми людьми Хэмпшира. Их безуспешно демонстрировали всем знакомым родственников. "Девочкам" требовалось срочно найти мужей.
