Он умер в 1786 году, в возрасте сорока четырех лет, из которых значительную часть прожил в состоянии "помешательства". Его лечили те же "эскулапы", которые пользовали короля Георга III. После его смерти завещание, составленное, когда он пребывал в добром здравии, было признано действительным. В нем он отписывал свое имущество сестре до конца ее жизни, после чего недвижимость должна была отойти (туманность формулировки как раз и послужила главной причиной для споров) "наипервейшему и ближайшему из родственников, мужеского пола, его крови и имени, каковой будет обретаться в то время среди живых".
Достопочтенная Мэри, сестра Помешанного Лорда, представляет собой любопытную фигуру. Богатая наследница жила отшельницей в уединенной роскоши аббатства Стоунли. Один из ее потомков записал семейное предание о том, что она была "самого мизерного роста и довольно непривлекательна лицом", вела "праздную жизнь и не вышла замуж. Поговаривали, что она не любит, когда на нее обращают взор, и жителям ближней деревни запрещалось смотреть на нее, когда она проходит или проезжает мимо". Эти мифы очень живучи: по сей день туристам, посещающим аббатство Стоунли, показывают кресло с подпиленными ножками, якобы принадлежавшее низкорослой Мэри.
Несмотря на свою замкнутость, достопочтенная Мэри для семьи Остин стала кем-то вроде доброй феи-крестной. Она предоставила Джеймсу, брату Джейн, его первый приход — в Каббингтоне, поблизости от аббатства Стоунли. Джеймс исполнял здесь роль заочного викария, относился к этой должности как к синекуре и впоследствии охотно принял от своей благодетельницы и второе такое же место. Кроме того, она выделила 200 фунтов на уход за братом миссис Остин, инвалидом.
Составляя собственное завещание, достопочтенная Мэри явно хотела избежать унизительных семейных склок (в дэшвудском духе). Она четко выразила свою волю: в течение шести месяцев после ее кончины наследники должны прийти к соглашению: "Я желаю, чтобы касательно моего имущества между ними не возникло никакого соперничества". Но избежать "соперничества" было трудно, поскольку расплывчатая формулировка завещания ее брата позволяла многим членам семьи претендовать на наследство.
Существовали две ветви семейства Ли, которые могли считаться "наипервейшими и ближайшими" родственниками пятого лорда. Некоторые претенденты, состоявшие с покойным в более отдаленном родстве (например, мистер Хэнбери-Ли и полковник Смит-Ли) специально прибавили к своей фамилии "Ли" — в надежде выполнить условие, согласно которому наследник должен носить имя усопшего графа. Джеймс Ли-Перро тоже решил, что у него не меньше, чем у преподобного Ли, оснований притязать на звание "наипервейшего и ближайшего" родственника. Семейные адвокаты шушукались, что его подначивает миссис Ли-Перро, имевшая на него большое влияние. Он хотел, чтобы ему выплатили отступные: тогда он откажется от претензий на все наследство (возможно, его и правда подстрекала злокозненная жена): своего рода аристократический шантаж.
Для старика преподобного Томаса Ли из Адлстропа (троюродного брата Джейн) и Джеймса Ли-Перро (дяди Джейн) настали беспокойные времена: и тот и другой могли рассматриваться как возможные наследники. После смерти достопочтенной Мэри ее адвокат Джозеф Хилл с помощью аптекаря, приглашенного бальзамировать тело, запечатал ящики ее стола воском. Их предстояло вскрыть лишь в лондонском Банке Чайлда, чтобы огласить завещание в присутствии всех заинтересованных лиц. Многие родственники обиделись на преподобного Ли за то, что он первым делом поехал не в Лондон для вскрытия завещания, а в Стоунли, на похороны тетушки.
Переговоры между родственниками продолжались. Джеймс Ли-Перро соглашался снять свои притязания на наследство, если ему единовременно выделят 20 тысяч фунтов и гарантируют ежегодную выплату в размере двух тысяч. Для его обедневшей сестры и таких же бедных племянниц это были астрономические суммы. В свою очередь, преподобный Томас Ли заявил, что примет это условие, если Джеймс Ли-Перро пообещает что-то выделить Джейн, ее сестре и братьям, а также кузенам и кузинам: священник считал своим долгом позаботиться о "семействах Купер и Остин"; он был не против того, чтобы "м-р Л.-П. получил средства, которые позволят ему лучше обеспечивать [родственников], число коих, следует отметить, весьма велико". Семейный адвокат также настаивал, чтобы Джеймс Ли-Перро передал из своей доли 8 тысяч фунтов "семействам миссис Остин и мистера Купера". Но мистер Ли-Перро "воспротивился" (вероятно, по наущению своей жены), и к соглашению прийти не удалось.
Итак, ситуация оставалась неопределенной, когда 5 августа преподобный Томас, его сестра мисс Элизабет, адвокат Джозеф Хилл и три дамы семейства Остин на двух экипажах отправились в Стоунли. Они прибыли на место в пять часов. Преподобный Ли заранее прислал письмо, где требовал, чтобы слуги, состоявшие при доме, "подготовили постели и все потребное".
Попробуем представить себе, как ранним вечером экипажи подкатывают по каретной аллее к внешней лестнице главного западного входа. Дом поражал размерами и роскошью убранства. Мать Джейн сосчитала окна на западной части фасада (у нее получилось сорок пять, хотя на самом деле их сорок четыре), чтобы потом рассказывать невестке, какое это грандиозное сооружение. Миссис Остин напоминает нам мистера Коллинза из "Гордости и предубеждения", который, не в силах удержаться, сообщает Лиззи Беннет (когда они подходят к Розингсу) количество окон на фасаде и "стоимость их остекления, когда-то произведенного покойным сэром Льюисом де Бером".
Неверный подсчет окон стал не единственной ошибкой миссис Остин. Подобно "Нортенгерскому аббатству", в аббатстве Стоунли не оказалось ничего готического. Миссис Остин писала: "Моему воображению рисовались длинные аллеи, темные ветхие пристройки, мрачные вереницы тисов, но здесь столь меланхолических примет не обнаружилось". Интерьеры аббатства были выдержаны в совершенно георгианском стиле. Гости вошли в дом через ярко освещенную и просторную гостиную с колоннами из желтого скальола (то есть искусственного мрамора: древесины, покрытой цветной мраморной крошкой) и повернули направо, в столовую, обшитую дубовыми панелями. "Здесь мы и оказались во вторник, — далее сообщает миссис Остин. — В этот поздний час мы ели рыбу, дичь и всевозможные деликатесы в обширной аристократической зале, увешанной фамильными портретами: все грандиозное, изысканное, большое".
В 1720-х годах дом, в сущности, выполнял функции королевского дворца: в северном крыле имелась особая анфилада комнат, оканчивавшаяся роскошной спальней. Миссис Остин понравилась очаровательная столовая с видом на реку, но она признавалась, что по большей части эти величественные апартаменты "довольно мрачны, покрыты коричневыми стенными панелями и обставлены темно-красной мебелью, так что мы никогда ими не пользуемся". Траурная тусклость этих покоев гнетуще действовала и на предыдущие поколения Ли, поэтому Помешанный Лорд распорядился заново оштукатурить и осветлить главную гостиную и лестничные пролеты.
Преподобный Томас понял, что показать Остинам весь дом не получится — он был чересчур большим и сложно устроенным. Он "положительно приходит в отчаяние всякий раз, когда ему нужно всего лишь найти дорогу в нужную комнату, — сообщает миссис Остин, — так что я предложила, чтобы он повесил указатели на углах" коридоров.
