Мисс Элизабет, сестра преподобного Ли, тоже испытывала растерянность. Каролина, юная племянница Джейн, приезжавшая сюда двумя годами раньше, заметила, "что мисс Элизабет никогда не чувствует себя в аббатстве Стоунли дома". К примеру, "в вечер нашего приезда" мисс Элизабет "долго блуждала по дому, тщетно пытаясь выяснить, какую комнату приготовили мне и моей горничной. Она знала, что распорядилась выделить мне спальню рядом с матушкиной, однако не могла отыскать ни ту ни другую. Помню, что в нескольких комнатах она отвертывала покрывала, чтобы посмотреть, не застелены ли постели". В конце концов нашли одну из горничных, которая объяснила, что мисс Элизабет поднялась не по той лестнице.
Вообразим на минутку, как Остины исследуют все эти комнаты, дивясь таящимся внутри сокровищам. В особняке трудились восемнадцать слуг мужского пола под руководством мажордома ("мужчины весьма крупного и почтенного"), и преподобному Ли пришлось всем им покупать траурное облачение. По всей вероятности, гостям показывала особняк экономка. Возможно, Джейн вспоминала ее замечания, сочиняя реплики миссис Рейнольдс, устраивающей экскурсию по Пемберли. Экономки огромных особняков регулярно устраивали для посетителей такие туры. В 1772 году к норфолкскому Холкхэм-холлу прибыла группа туристов, желающих осмотреть его внутренние покои, но им велели подождать "по крайности час, пока там находится другая компания". Войдя в приемную, они обнаружили, что в очереди перед ними стоит еще одна компания. Но для Остинов проводили отдельную экскурсию.
Несмотря на мрачноватую обстановку и размеры помещений, юная Каролина Остин сочла атмосферу Стоунли более непринужденной, чем в светском и амбициозном Годмершэме. "В Стоунли мне все понравилось, — пишет она. — Никто меня не дразнил, никто не зазывал в гостиную, и у меня имелась возможность бродить по всему дому как заблагорассудится". Она развлекалась, играя в картинной галерее на старом спинете
[68]. Вечером гостья вместе со своей няней отправлялась "по сводчатому проходу" в комнату экономки, где они ужинали. Можно только догадываться, с каким наслаждением Джейн пользовалась той же свободой.
В остальной части письма, адресованного невестке, миссис Остин с удовольствием представляет аббатство чем-то чрезвычайно роскошным, живописуя лучшую спальню с ее "высокой кроватью темно-алого бархата", словно сошедшую со страниц романа. Далее она сообщает: "В новой части дома 26 спален, да и в старой не меньше (некоторые их них отменно хороши)".
Более или менее устроившись, миссис Остин и Джейн завели обыкновение каждое утро отправляться "на молитву в прелестную часовню", где кафедра священника была завешена черной материей в знак траура по достопочтенной Мэри. Заметим, что Джейн (которая, вероятно, прежде никогда не видела домовую церковь) использовала эти впечатления, описывая аналогичное помещение в Созертоне, столь же аскетичное: "Фанни воображала нечто большее, нежели просторную продолговатую комнату… здесь не было ничего более внушительного или впечатляющего, чем обилие красного дерева и подушек темно-красного бархата, что представлялись взгляду на идущей поверху семейной галерее".
Ежедневные молитвы в домашней церкви считались неотъемлемой частью жизни большого особняка и обитающего в нем знатного семейства. Его члены приходили сюда, дабы убедиться не только в духовном владычестве Господа, но и в земном (пусть и преходящем) владычестве семейства Ли, представители коего, разместившись "на идущей поверху семейной галерее", в буквальном смысле взирали сверху вниз на слуг, рядком выстроившихся под ними.
Над краем галереи в часовне Стоунли до сих пор видны подушки темно-красного бархата — в точности как в Созертоне в описании Джейн. Но часовня в Стоунли имела принципиальное отличие от созертонской: она по-прежнему использовалась по прямому назначению. Хотя вся остальная часть Созертона, принадлежащего болвану мистеру Рашуоту, находится в превосходном состоянии, сердце дома — его часовня — мертво.
После молитвы и завтрака миссис Остин отправлялась бродить по дому и его окрестностям. Ей исполнилось шестьдесят семь лет, но она не утратила интереса к управлению имениями. Во время прозябания в батских меблированных комнатах этот интерес в ней просто ненадолго уснул. "Сад занимает площадь в пять акров с половиною, — отмечает она. — Пруды снабжают обитателей поместья прекрасной рыбой, а парк — дичью. Имеется также великое множество голубей, кроликов и всевозможной домашней птицы, чудесное молочное хозяйство, где делают масло, хороший уорикширский сыр и не менее хорошие сливки". Нельзя не вспомнить о прижимистой миссис Норрис, которая возвращается домой из Созертона, выманив у домоправительницы в подарок "несколько фазаньих яиц и сливочный сыр".
Но в Стоунли все это присутствовало в гротескных масштабах. Многое попросту пропадало зря. В саду вызревало огромное количество фруктов, намного превышавшее потребности обитателей дома. Даже при таком внушительном количестве слуг и посетителей, не говоря уж о "помощи со стороны множества дроздов", избыток плодов "гнил на деревьях". Вообще еду и напитки готовили в колоссальных объемах. Миссис Остин с изумлением отметила, что один слуга "занимается только пивоварением да печением хлебов. В погребе совершенно невообразимое количество бочонков крепкого пива". Пиво было даже слишком крепким: мало кто отваживался его пить.
Завтрак, который подавали дамам семейства Остин, был непомерно обилен и состоял из "шоколада, кофе и чая, кекса с изюмом, сдобного пирога, рулетов горячих, рулетов холодных, хлеба и масла". Миссис Остин сумела проглотить лишь пару ломтиков поджаренного хлеба. Здесь пускали на ветер так много денег, что это портило ей аппетит.
Дамы семейства Остин были не единственными бедными родственницами, которые явились в аббатство Стоунли, чтобы как следует наесться и посмотреть, нельзя ли здесь чем-нибудь поживиться. В частности, здесь находилась почтенная пожилая вдова — леди Сэй-и-Сил, чей муж покончил с собой. Когда-то Фрэнсис Берни описывала ее как "даму весьма оживленную", с головой "полной перьев, цветов, драгоценностей и безделушек", с лицом "тонким и одухотворенным". Эта пожилая леди невольно стала для Джейн предметом шуток: "Бедная леди Сэй-и-Сил, признаться, бывает несносна, — пишет миссис Остин, — хоть порой она весьма забавна и дает Джейн много поводов для смеха".
Пока миссис Остин хлопотала вокруг бедной опечаленной вдовы ("она чрезвычайно меня утомляет"), Джейн развлекалась общением с еще одним гостем дома. Роберт Холт-Ли, член парламента, описан миссис Остин как "холостяк, переваливший на дурную сторону сорока лет, говорливый и благовоспитанный, с изрядным состоянием". Разумеется, как и миссис Беннет, она обращала внимание на подобные вещи. Джейн произвела на Роберта неизгладимое впечатление, и он стал "великим поклонником" ее "очаровательного личика" и отдавал ей "дань восхищения". В конце концов, Джейн и Кассандра по-прежнему оставались "благоразумными и элегантными молодыми леди самого приятного нрава", как описывал их семейный адвокат мистер Хилл. Всевозможные ухаживания завязывались в Стоунли так же обильно, как фрукты в здешнем саду. Джордж, молодой кузен Джейн, оказывал знаки внимания (в виде "оживленных дурачеств") другой гостье, некоей мисс Бендиш, "молодой и привлекательной особе".
