По свидетельству его племянника, Фрэнк был "приверженцем жесткой дисциплины", но "поддерживал эту дисциплину без единого бранного слова". Такие высокие этические нормы явно нравились его викторианским потомкам. Нам с одобрением сообщают, что Фрэнка знали как "офицера, который преклоняет колени в церкви". Семья никогда точно не знала, когда ждать возвращения этого образцового моряка из похода. "Я делюсь с тобой радостью: Фрэнк приезжает, — писала Джейн в 1808 году, — и, как истинный моряк, сразу после того, как нам велели не ждать его еще несколько недель".
Чарльз, младший брат Джейн, вслед за Фрэнком избравший карьеру моряка, тоже делал успехи. Он удостоился чести служить вместе с герцогом Сассексом, одним из сыновей Георга III, и нашел его "толстым, веселым и приветливым". Затем, в 1801 году, он получил 30 фунтов в качестве награды за захват вражеского судна. "Но какая польза от премии, — спрашивала Джейн, — если он тратит ее на подарки сестрам?" "Он купил золотые цепочки и топазовые кресты для нас, — сообщала она Кассандре, — и мы будем неотразимо прекрасны".
В своих романах, писал ее внучатый племянник, Джейн "никогда не касалась политики, юриспруденции или медицины… но со знанием дела писала о моряках и кораблях". Конечно, косвенно она затрагивала и политику, но совершенно очевидно, что Джейн четко и уверенно описывала корабли и должности своих персонажей из числа военных моряков. В ее письмах редко упоминаются новости, появлявшиеся на страницах газет, за исключением тех, которые связаны с флотом. Например, в 1809 году она пишет, как все офицеры флота "поспешили вернуть то, что к этому времени осталось от нашей бедной армии, чье положение кажется чрезвычайно опасным". Это было героическое, эпическое и трагическое отступление британской армии к Корунне под ударами наполеоновского маршала Сульта. Несмотря на сокрушительное поражение в Трафальгарской битве, Наполеон избежал плена и возобновил свои походы.
В "Доводах рассудка" Джейн сделала офицеров флота наследниками старинных землевладельческих родов; их типичным представителем был бездельник и мот сэр Уолтер Эллиот. Самые симпатичные персонажи — адмирал Крофт и его жена, счастливые в браке, честные и энергичные. Морские офицеры жаждали — это была не только склонность, но и долг — войны, с ее возможностями продвижения по службе, премий и славы. Но женщины не разделяли их энтузиазма. Вероятно, Джейн вместе с другими обитательницами дома в Саутгемптоне вынашивала мечты о мире, которые в письменном виде изложила их современница Сара Спенсер: "Никаких экспедиций, никаких флотов, базирующихся бог знает где; бедные капитаны кораблей обязаны жить дома".
За братьев, уходящих в море, приходилось платить высокую цену волнений и тревог, но считалось, что быть замужем за моряком еще хуже. Мы уже видели, как Фрэнк собирался поступить со своей женой Мэри — поселить ее вместе с сестрами. Но Чарльз выбрал другой путь. Подобно миссис Крофт из "Доводов рассудка", его молодая жена Фанни, привезенная с Бермуд, жила с ним на борту корабля, а не ждала его на берегу. Фанни четыре года не могла познакомиться со своими свойственниками Остинами, поскольку судно Чарльза все это время не возвращалось в Англию. Старшая дочь Чарльза и Фанни, Кэсси, страдала от морской болезни, и в 1813 году Джейн участвовала в жаркой дискуссии о том, как следует поступить с девочкой — отправить на сушу или оставить с родителями на корабле, обрекая на постоянное недомогание. "В последнее время она так страдала от морской болезни, что ее мама не могла больше этого выдержать", — объясняла Джейн. Но сама Кэсси, по вполне понятным причинам, не хотела расставаться с родителями. Бедная Фанни! Живя на борту корабля, обремененная детьми, она, по крайней мере, могла рассчитывать на сочувствие своей разумной золовки Кассандры: "Боюсь, они обнаружат, что очень, очень бедны".
Тем не менее и в необычном, чисто женском доме в Саутгемптоне не все шло гладко. Естественно, начиналось все с самых благих намерений. "Пожалуйста, назови мне хотя бы одну мелочь, которая устроила бы [Мэри]? — писала Джейн Кассандре. — Я хочу привезти ей что-нибудь. У нее есть серебряный нож? Или ты порекомендуешь брошь?" Но при первой же возможности Мэри переехала на остров Уайт, подальше от свекрови и скромного дома на Касл-сквер.
Желанными гостями в Саутгемптоне были в 1808 году Кэтрин и Алетея Бигг. Джейн в это время была в Годмершэме, и ей пришлось признаться брату Эдварду, что она спешит вернуться в Саутгемптон к их приезду. Если она не встретит сестер Бигг, говорила она Кассандре, "это затронет мою честь и мою привязанность". Отсутствие дома в момент их приезда означало бы, что она все еще переживает из-за отказа Гаррису Бигг-Уитеру, что не соответствовало действительности. Но необходимость открыть Эдварду "личную причину желания быть дома" задевала гордость Джейн. Кроме того, здесь снова проявилась ее унизительная зависимость от братьев.
Не менее приятным был визит летом 1807 года Фанни Остин, племянницы Джейн из Годмершэма, которая была на семнадцать лет младше тетки, очень ее любившей: "Я не могла предположить, что племянница может так много значить для меня… Я всегда думаю о ней с удовольствием". У них было много общих секретов, в том числе шутливый язык, в котором к словам добавлялась буква "П": фраза "играть на арфе" звучала на нем как "пиграть па парфе". Джейн водила Фанни в театр в Саутгемптоне, где в июне проходил "необычно многолюдный" бенефис в пользу британских военнопленных во Франции. Вечером тетя с племянницей "допоздна" гуляли по Хай-стрит.
Но бедной Фанни вскоре предстояло пережить ужасное потрясение. Когда она вернулась в Годмершэм, ее мать Элизабет, недавно родившая одиннадцатого за семнадцать лет ребенка, слегла и больше уже не поднялась. Ей было всего тридцать пять. "О, какое несчастье случилось сегодня! — писала Фанни. — Моя мать, моя любимая мать отнята у нас! После плотного ужина ей стало очень плохо, и она угасла (да помилует нас Господь) за 1/2 часа!!!!"
Когда случилась эта трагедия, Кассандра была в Годмершэме. Джейн, написавшая ей из Саутгемптона, поделилась своими чувствами, но не смогла сдержать любопытства. "Полагаю, ты видела тело, — писала она, — какое оно производит впечатление?" Джейн представляла происходящее в Годмершэм-парке как сцену из романа: "печальный полумрак… попытки поддерживать разговор… частое обращение к скорбным обязанностям… и бедный Эдвард, неутешный в своем горе, бродит по комнатам… и, вероятно, часто заходит наверх, чтобы взглянуть на то, что осталось от его Элизабет". Почти так же сильно страдала Сэкри, няня, которая с грустью размышляла о Элизабет, "какой она была, как радовалась, воспитывая детей". "Сколько слез я пролила", — писала Сэкри.
После такой катастрофы Кассандра просто не могла уехать из Годмершэма. Она была нужна как замена матери и как энергичная женщина, которая способна вести домашнее хозяйство. Через шесть месяцев после смерти Элизабет Фанни писала, что тетя Кассандра "была с нами с того дня, когда родился бедный маленький Джон", и "это было для нас величайшим утешением в печальные времена".
Тетки и дядья осиротевших детей из Годмершэма настаивали, что заберут их к себе и будут заботиться о них, пока Эдвард не оправится от потери жены. Двое его сыновей были в школе в Винчестере, когда она умерла, и их сразу отправили в Стивентон. "Я разочарована, — признавалась Джейн. — Мне бы хотелось, чтобы они в такое время были со мной". Но вскоре семья решила, что мальчики должны приехать к бабушке в Саутгемптон.
