И действительно, критик Патриша Хоухлл Майкельсон утверждает, что разбивка на абзацы в произведениях Джейн и частое использование курсива, указывающего, какие слова следует выделить интонацией, предназначены тем, кто будет "исполнять" романы вслух.
Роман "Гордость и предубеждение" продавался очень хорошо, чему помогали многочисленные рецензии. В марте 1813 года журнал "Критика" хвалил роман за "изображение домашних сцен. Нет ни одного характера, который кажется невыразительным или навязывает себя читателю своей назойливой неуместностью". Эта похвала не выглядит слишком громкой, но критик выражал ту же мысль, которую Вирджиния Вулф сформулирует гораздо четче: "Из всех великих писателей Джейн Остин труднее всего уличить в величии".
"Гордость и предубеждение" принесли Джейн огромный успех, привлекший общее внимание и вызвавший зависть. После того как в 1813 году спрос побудил Эджертона выпустить второе издание романа, а в 1817 году — третье, 110 фунтов выглядели уже не таким щедрым подарком. Джейн досталась только слава.
Но сенсационный успех "Гордости и предубеждения" также помог продажам предыдущего романа, "Чувство и чувствительность". "Ты будешь рад узнать, что проданы все экземпляры "Ч. и ч.", — писала Джейн Фрэнку, — и что это принесло мне 140 фунтов". "Теперь я, — с законной гордостью прибавила она, — своими сочинениями заработала 250 фунтов". Она с огромным удовольствием дарила подарки Кассандре: "Не отказывай мне. Я очень богата". К "великому изумлению" Джейн, Генри открыл для нее счет в собственном банке.
Теперь Эджертон завел разговор об издании следующих трех романов Остин. Она уже работала над "Мэнсфилд-парком". "У меня кое-что есть, — писала Джейн, — и я надеюсь, что благодаря "Г. и п." продажи будут хорошими, хотя это и не так занимательно". Мы знаем, что у нее уже родился замысел следующего романа, "Эмма", а также еще одного.
Как семья Остин реагировала на этот успех? Когда в 1813 году впервые вышел в свет роман "Гордость и предубеждение", Джейн радовалась, что Кассандры нет дома. Как выразилась Джейн, ей "может быть неприятно" оказаться "рядом со всей этой суетой". Поначалу Джейн была приятно удивлена тем, что родственникам удается хранить тайну авторства романа. Но в конце концов тщеславный и болтливый Генри проговорился — это было неизбежно. Повстречав даму, которая "получила удовольствие" от романа, Генри торжественно объявил, что "Гордость и предубеждение" написала его сестра — "с таким удовлетворением", словно это было желание самой Джейн. Генри даже не сообщил Джейн, что проговорился; об этом она узнала от своей племянницы Фанни.
Теперь скрывать авторство романа уже не имело смысла; Джейн поняла, что "тайна распространилась так широко, что теперь это уже даже не тень тайны". В конечном итоге она перестала беспокоиться. "Я уверена, что, когда появится третий, я даже не буду пытаться лгать о нем", — писала она. Джейн решила "попробовать извлечь из него как можно больше денег, а не таинственности".
Слава неизвестного автора самой модной книги года распространилась далеко за пределы Хэмпшира и Кента. Отличавшаяся необыкновенным умом Анабелла Милбэнк, которая вскоре выйдет за лорда Байрона, хвалила "Гордость и предубеждение" за то, что автор избегает "обычных приемов сочинителей романов — ни утопающих, ни пожаров, ни сбежавших лошадей, ни комнатных собачек и попугаев, ни горничных или модисток, ни тайных встреч или переодеваний. Думаю, это самое правдоподобное сочинение из всех, что я когда-либо читала".
Соседи Джейн постепенно начали смотреть на нее другими глазами. "До публикации "Гордости и предубеждения", когда весь свет узнал, какой бриллиант запрятан в этой несгибаемости, — писала Мэри Рассел Митфорд, — в обществе на нее обращали не больше внимания, чем на кочергу или каминный экран, или еще одно высокое прямое полено, тихо и мирно стоящее в углу. Теперь-то, конечно, другое дело — она по-прежнему осталась кочергой, но этой кочерги все боятся".
"Кочерга" Джейн все еще волновалась, как любой неопытный писатель, которому не терпится узнать, что люди прочли и оценили ее произведение. Она очень обрадовалась хвалебному письму от Кассандры, которое пришло "как раз вовремя", чтобы подбодрить ее. В "Гордости и предубеждении" издатели допустили несколько опечаток, худшая из которых состояла в "соединении двух реплик в одну". Будучи перфекционисткой, Джейн никак не могла успокоиться, что мешало ей насладиться успехом. Но в целом она была "достаточно тщеславна и вполне удовлетворена".
Джейн также радовалась доброжелательным отзывам друзей. "О! Я снова получила столько приятной лести от мисс Шарп!" — писала она, два раза использовав восклицательный знак, который встречается у нее нечасто. "Она превосходный друг. Меня также читают и любят в Ирландии", — добавляла Джейн, показывая, что до нее дошли известия о людях, которые прочли ее произведение, даже не зная ее имени. "Я нисколько не расстроюсь, — также отмечала она, — если в конечном счете мой портрет окажется на выставке — в красном и белом, со склоненной набок головой". Она имела в виду, что ее изобразят так, как Джошуа Рейнольдс изображал светских красавиц.
Но, даже мечтая о славе, дома Джейн изо всех сил старалась оставаться такой же, как прежде. "Я пытаюсь укрепить себя, — говорила она Фрэнку. — В конце концов, какая мелочь все эти заботы по сравнению с тем, что действительно важно в существовании человека в этом мире!" И Фрэнк, и все остальные родственники были едины во мнении: гораздо важнее, чтобы она оставалась той сестрой, теткой и дочерью, которую они знали.
"Тетю Джейн" любили все ее племянники и племянницы, — писал один из них. — Мы не думали о том, что она умная, а еще меньше, что она знаменитая, но ценили ее за то, что она всегда была доброй, сердечной и веселой". Частые приезды племянниц и племянников в Чотон-коттедж тем не менее могли утомлять тетушку. Каролина, племянница Джейн, вспоминает, как "всегда подкрадывалась к ней и по возможности следовала за ней по пятам, и в доме, и снаружи". "Моя мать, — рассказывает она, — наедине предупреждала меня, чтобы я не надоедала тете". "Никому нет дела до девочек, пока они не вырастут", — признавала Джейн. Но подростки действительно нравились ей и вдохновляли ее. Другая племянница всю жизнь вспоминала то утро, когда тетя Джейн развлекала трех девочек, "разговаривая со мной и двумя моими кузинами как со взрослыми, на следующий день после бала".
Истинное наслаждение. А совсем рядом с коттеджем, в большом Чотон-хаусе, жила одна из самых любимых племянниц Джейн, Фанни Остин.
27
Главный дом
Надеюсь, семья Эдварда будет приезжать в Чотон каждый год.
Из письма Джейн (1813)
Для тех, кто хочет попасть в мир Остинов, из всех домов, где жила Джейн, теперь доступнее всего Чотон. Посетить можно не только Чотон-коттедж, но и главный дом богатого брата Джейн, Эдварда, в котором теперь размещена библиотека, посвященная писательницам. Как говорят члены Общества Джейн Остин, "мы здесь в волшебной стране".
Пока была жива приемная мать Эдварда, миссис Найт, он большую часть времени проводил в Годмершэме, желая быть ближе к ее дому в Кентербери. Все изменилось в 1812 году, после ее смерти. По условиям ее завещания Эдварду принадлежало все: Годмершэм, Стивентон, Чотон и остальная собственность в Хэмпшире. Теперь Эдвард, как и Джейн, вернулся на родину.
