Похожую картину можно выявить и для восточного Средиземноморья. После Черной смерти стоимость труда быстро возросла, хотя и на менее продолжительный срок по сравнению с Европой. Как отмечал историк Аль-Макризи,
плата ремесленникам, наемным работникам, носильщикам, слугам, конюхам, ткачам, батракам и тому подобным увеличилась во много раз; хотя осталось их немного, поскольку большинство их умерло. Работника такого рода найти нелегко, разве что после упорных поисков.
Распространилась практика пожертвований в религиозных, образовательных и благотворительных целях, в основном из-за передачи наследства умерших и даров выживших, унаследовавших богатство. Она поощряла строительство в условиях недостатка трудовых ресурсов, и среди неквалифицированных городских работников особенно процветали ремесленники. Временное повышение уровня жизни увеличило спрос на мясо: согласно одному исследованию доходов и цен, в начале XIV века среднестатистический житель Каира мог потреблять скромные 1154 килокалории в день, включая 45,6 грамма белка и 20 граммов жира, но в середине XIV века – уже 1930 килокалорий, включая 82 грамма белка и 45 граммов жира
[408].
Данные о Византии и Османской империи – неравномерного качества, но в целом поддерживают картину, сравнимую с картиной для большей части Европы. К 1400 году реальные заработные платы в городах Византии значительно увеличились с уровнем до чумы, и это отразилось в удвоении цен на рабов. Османские записи говорят о том, что реальные доходы строителей в Стамбуле оставались высокими до середины XVI века и не слишком увеличивались до конца XIX века, что подчеркивает необычность роста, связанного с чумой
[409].
Несмотря на всю жестокость первой волны Черной смерти, ее одной было бы недостаточно для повышения городских заработных плат и для поддержания такого повышения на протяжении нескольких поколений. Для предотвращения быстрого демографического восстановления потребовалось несколько последовательных волн. И в самом деле, в документах позднего Средневековья зафиксирован целый ряд повторных вспышек чумы. Чума вернулась в 1361 году и свирепствовала с весны этого года до весны следующего. Из-за того, что эта вспышка унесла жизни большого количества молодых людей и детей, она известна под названием «детской чумы» (pestis puerorum); похоже, она действительно сильно затронула тех, кто еще не родился во время основной волны. Смертность была очень высокой – показатели уступают только показателям самой Черной смерти: по современным оценкам, всего умерло от 10 до 20 % европейского населения, а в Англии – целая одна пятая. Относительно менее разрушительная третья волна чумы прошла в 1369 году, и она «задала тон» на последующее столетие и дольше.
Если перечислить только общенациональные эпидемии в Англии, то они приходятся на следующие годы: 1375, 1390, 1399–1400, 1405–1406, 1411–1412, 1420, 1423, 1428–1429, 1433–1435, 1438–1439, 1463–1465, 1467, 1471 и 1479–1480. В последние десятилетия этого периода наблюдались особенно тяжелые случаи, достигшие кульминации в 1479–1480 годах, – как сообщалось, это была худшая эпидемия с 1361 года. В тех странах, для которых доступны систематические данные, мы видим такую же нерадостную картину: нам известно о пятнадцати эпидемиях в Нидерландах с 1360 по 1494 год и о четырнадцати в Испании с 1391 по 1457 год. Во всей Европе чума приходила два-три раза за поколение, поддерживая низкую численность населения. В итоге к 1430-м годам население Европы сократилось вдвое или даже больше по сравнению с концом XIII века. В зависимости от региона демографическое восстановление произошло в 1450-х, 1480-х годах или даже ближе к XVI веку. Наблюдаемое улучшение жизненных стандартов рабочего населения было результатом страданий и преждевременной гибели десятков миллионов человек на протяжении нескольких поколений
[410].
Что же нам известно о влиянии чумы на неравенство? Логика воздействия очевидна. Уменьшение цен на землю и продукты питания и повышение цен на труд оборачиваются выгодой для бедняков и убытком для богачей и, следовательно, сокращают как неравенство доходов, так и неравенство богатства. Очень долго историки полагались на косвенные данные, намекающие на такое развитие. Спрос на пшеницу падал, но цены на мясо, сыр и ячмень (последний использовался для производства пива) росли, а это указывает на улучшение питания и на то, что работники употребляли продукты, ранее доступные только зажиточным слоям. Спрос на товары роскоши также в целом рос. Кроме высокой оплаты, в качестве вознаграждения за свой труд английские работники могли требовать и получать мясные пироги и эль. Доля хлеба в диете сборщиков урожая в Норфолке уменьшилась примерно с половины в конце XIII века до 15–20 % в конце XIV и начале XV веков, тогда как доля мяса за тот же период выросла с 4 до 25–30 %.
Сильное подтверждение выравнивания дают два английских закона, регулирующих потребление. В 1337 году парламент постановил, что только знать и священники с годовым доходом не менее 1000 фунтов имеют право носить меха, считавшиеся знаком статуса. Но через пятнадцать лет после прихода Черной смерти новый закон 1363 года разрешил носить меха всем, кроме работников с самым низким доходом. Власти просто решили указать, мех каких именно животных имеют право носить представители той или иной группы – от кролика и кошки у основания социальной пирамиды до белого горностая на ее вершине. Это свидетельствует о росте общего благополучия и размывании статусных барьеров, которое не сдерживали даже эти более скромные ограничения
[411].
Если простолюдины могли позволить себе то, что раньше считалось прерогативой элиты, то знать переживала кризис по мере того, как цены на сельскохозяйственную продукцию их поместий снижались, а содержание рабочих рук повышалось. Поскольку арендаторов косила болезнь, землевладельцам приходилось нанимать больше рабочих, обещая им более щедрую плату. Прежним арендаторам продлевали срок действия договора с более низкой арендной платой. Тенденция, согласно которой раньше класс землевладельцев обогащался и становился сильнее, а простолюдины беднели, обратилась: на протяжении примерно полутора столетий элиты присваивали меньше излишков, а производители сохраняли у себя больше продукции. Только за первую половину XV века доходы английских рантье с земли упали на 20–30 %. Представители мелкопоместного дворянства теряли при этом больше, тогда как крупным землевладельцам удавалось сохранять свое положение при уменьшенном доходе. Чума сильно сократила и численность знати: за два поколения три четверти благородных семейств остались без наследников, и старые роды исчезали; новые дворяне не могли компенсировать это уменьшение. Круг элиты сокращался и по размеру состояний: количество возведенных в рыцарское звание, которое за XIII век утроилось примерно до 3000, к 1400 году уменьшилось до 2400, а к 1500 – до 1300 при том же пороге дохода в реальном выражении. На вершине количество пэров сократилось с 200 в 1300 году до 60 в 1500 году, часто при снижении статуса и слияний родов с целью компенсировать потерю семейного благосостояния. Высший засвидетельствованный доход аристократии также радикально сократился с 1300 года по XV столетие
[412].
