Этот тренд никоим образом не ограничивается странами, указанными в табл. 15.1. Как я более подробно показывал в главе 7, формально или фактически посткоммунистические страны тоже переживают значительное увеличение материального неравенства. Особенно это заметно на примере Китая, где коэффициент Джини рыночного дохода более чем удвоился, с 0,23 в 1984 году до примерно 0,55 в 2014 году, а соответствующий показатель богатства стремительно вырос – с 0,45 в 1995 году до 0,7 в начале 2010-х. Примерно то же случилось и в России, где коэффициент Джини рыночного дохода после 2008 года вознесся выше 0,5, тогда как на момент распада Советского Союза в 1991-м он составлял 0,37, а в начале 1980-х – и вовсе 0,27. Некоторые крупнейшие развивающиеся экономики испытали схожие изменения: коэффициент Джини рыночного дохода в Индии вырос с 0,44–0,45 в середине 1970-х до 0,5–0,51 в конце 2000-х, а доля доходов верхнего 1 % удвоилась с конца 1980-х до 1999 года. Коэффициент Джини рыночного дохода Пакистана подскочил с 0,3 с небольшим примерно в 1970 году до 0,55 в 2010 году. Но все же для большинства развивающихся стран трудно определить четкие долгосрочные тренды. В Индонезии, например, восстановившейся после высокого скачка концентрации доходов, пик которого пришелся на 1990-е, коэффициенты Джини и верхние доли доходов до сих пор остаются выше, чем в 1980-х. В главе 13 я уже упоминал о трудностях анализа неравенства в африканских и латиноамериканских странах. С конца 1980-х и примерно до 2000 года доход стал более неравномерно распределяться во всех типах экономик, за исключением стран с низким уровнем дохода, – в экономиках с уровнем доходов ниже среднего, выше среднего и высоким, а также глобально. В каждой части света доля дохода верхних 20 % увеличилась с 1990-х по начало 2000-х
[542].
Тот факт, что этот процесс увеличения неравенства стал общим для всех стран с разным уровнем развития, поражает. Стоит упомянуть лишь два примера, Россию и Китай, которые обе испытали радикальную концентрацию доходов и богатства, даже несмотря на то, что одна страна пережила экономический крах, а другая испытывала исключительно сильный рост. В результате с 1990 по 2010 год норма извлечения – пропорция теоретически возможной максимальной степени неравенства и реально достигнутой – оставалась примерно одинаковой в Китае относительно ВВП на душу населения, где коэффициенты Джини поднимались одновременно, а в России, в которой производство не вернулось к советскому уровню, они удвоились. В более общем смысле неравенство доходов выросло в Центральной и Восточной Европе, а также в Центральной Азии в результате перехода от центральной плановой экономики к рыночной, но в Восточной Азии оно до 2002 года подстегивалось сильным экономическим ростом, а в Латинской Америке – макроэкономическим кризисом и структурными преобразованиями. Неразберихи добавляет то, что для объяснения аналогичных явлений в западных странах предлагается целый ряд причин
[543].
Все эти страны, за исключением стран Латинской Америки, объединяет то, что все они были затронуты «Великой компрессией», наблюдавшейся с 1910-х до 1940-х годов, а также ее более умеренно выравнивающими последствиями. На страны, непосредственно участвовавшие в мировых войнах, в настоящее время приходится более трех четвертей общемирового номинального ВВП, а если включить в их число европейских наблюдателей и в значительной степени затронутые бывшие колонии, то эта пропорция возрастет более чем до четырех пятых. Таким образом, недавний рост неравенства можно лучше всего объяснить как затухание выравнивающих последствий более ранних насильственных потрясений, которые снизили неравенство до необычных и, возможно, неспособных сохраняться низких уровней.
Рынки и власть
Я начал эту книгу с обзора эволюции неравенства доходов и богатства начиная с зари человечества до XX века. На основе исторических примеров разных тысячелетий я проследил концентрацию ресурсов в руках немногих и соотнес ее с двумя главными факторами: экономическим развитием и хищническим поведением тех, у кого было достаточно власти, чтобы присваивать гораздо больше богатства, чем их деятельность могла бы принести им на конкурентных рынках, – то, что экономисты называют рентой. Эти механизмы остаются активными и по сей день. В своей основе текущие споры по поводу причин повышения неравенства, как правило, вращаются вокруг одного фундаментального вопроса – относительной важности рыночных сил, оперирующих посредством спроса и предложения с одной стороны, и институтов и соотношений властных структур – с другой. Хотя вряд ли кто-то из серьезных наблюдателей будет отрицать, что все они оказали значительное влияние на рост неравенства доходов в развитых экономиках, о подробностях можно поспорить. В последние годы обретают силу институциональные и связанные с властью объяснения, а сторонники спроса и предложения разрабатывают всё более изощренные модели, подчеркивающие центральную роль технологии, квалификации и эффективных рынков
[544].
Ряд наблюдателей соотносит растущее неравенство доходов с более высокой отдачей высшего образования, особенно в США. С 1981 по 2005 год разрыв средней заработной платы между лицами со средним образованием и теми, кто продолжил обучение в колледже, удвоился с 48 до 97 %. Такая тенденция выходит за пределы просто дисбаланса в доходах: с 1980 по 2012 год реальные заработки мужчин – выпускников колледжей повысились на 20–56 %, причем наибольшая прибавка приходится на обладателей степеней после бакалавра, но снизились на 11 % для лиц с полным средним образованием и на 22 % для тех, кто не закончил школу. Грубо говоря, примерно две трети увеличения разброса заработных плат с 1980-го по начало 2000-х приписывается расширению премий для работников с образованием уровня колледжа. После того как доля выпускников колледжей во всех рабочих часах быстро увеличилась в 1960-х и 1970-х, увеличение замедлилось примерно после 1982 года, и премии выросли, когда спрос на квалифицированный труд обогнал предложение. Технологические изменения, как и глобализация, могли сыграть критическую роль, заменив ручное производство автоматическим, переместив производство в другие страны и повысив спрос на формальное образование, техническую квалификацию и общий повышенный уровень когнитивных способностей. Это привело к поляризации между низкооплачиваемым физическим трудом и высокооплачиваемыми занятиями, требующими отвлеченного умственного труда, с вытеснением занятий среднего уровня и уменьшением долей среднего дохода. В развивающихся странах технологические изменения могли привести к еще более выраженным последствиям в виде увеличения неравенства
[545].
