На территории, впоследствии ставшей Соединенными Штатами Америки, неравенство с короткими паузами росло, пожалуй, на протяжении четверти тысячелетия (рис. 3.5). Тенденции колониального периода задокументированы плохо, но даже при этом можно предположить, что расширение рабства повышало неравенство дохода и богатства в конце XVII и на протяжении большей части XVIII веков. Война за независимость и ее непосредственные последствия привели к временной компрессии, поскольку разрушение столицы, призыв на военную службу, потери в боях и беглые рабы уменьшали предложение рабочей силы, заморская торговля прерывалась, и все это довольно непропорционально сказалось на городской элите. Богатые роялисты были вынуждены уехать, другие разорились; разрывы между городской и сельской заработной платой и между белыми воротничками и неквалифицированными городскими рабочими сократились. В период с 1800 по 1860 год быстрый рост рабочей силы и укрепление финансовых институтов подняли неравенство до беспрецедентного уровня. К 1860 году коэффициент Джини дохода для всей страны в целом достиг 0,51, поднявшись с 0,44 в 1774 году и 0,49 в 1850 году, а «один процент» получал десятую долю общего дохода, по сравнению с 8,5 % в 1774 году и 9,2 % в 1850 году. В рабовладельческих штатах, как правило, наблюдались еще более высокие показатели неравенства. Этому способствовали как сосредоточение собственности в руках наиболее состоятельных американцев, так и увеличившийся разрыв между работниками: доля богатства богатейшего 1 % домохозяйств выросла более чем вдвое, с 14 % в 1774 году до 32 % в 1860 году, тогда как коэффициент Джини заработка поднялся с 0,39 до 0,47
[144].
Как я показываю более подробно в главе 6, Гражданская война выровняла состояния на Юге, но лишь усилила неравенство на Севере, и эти противодействующие региональные тенденции оставили общенациональные показатели практически неизменными. Рост неравенства продолжался до начала XX века: доля дохода высшего 1 % почти удвоилась с примерно 10 % в 1870 году до примерно 18 % в 1913-м, а надбавки за квалифицированный труд увеличились. Способствовали этой тенденции урбанизация, индустриализация и массовый приток неквалифицированных иммигрантов. Целый ряд показателей высших долей богатства также свидетельствует об устойчивом росте с 1640 по 1890 год и даже до 1930 года. По оценкам измерений в период с 1810 по 1910 год, доля всего имущества, которым владел богатейший 1 % домохозяйств США, почти удвоился и увеличился с 25 до 46 %. Концентрация богатства сильнее всего была выражена на самой вершине: если в 1790 году крупнейшее состояние страны в 25 000 раз превышало среднюю годовую заработную плату, то в 1912 году состояние Джона Д. Рокфеллера превышало годовую заработную плату в 2,6 миллиона раз, то есть в относительном выражении увеличение произошло на два порядка
[145].
Рис. 3.5. Развитие неравенства в Соединенных Штатах в широком историческом масштабе
Я уже упоминал о продолжительном увеличении неравенства в латиноамериканских экономиках вплоть до эпохи мировых войн. Экспорт товаров обогащал местные элиты, и концентрация доходов росла: по одной оценке Южного конуса – Аргентины, Бразилии, Чили и Уругвая, общий коэффициент Джини вырос с 0,575 в 1870 году до 0,653 в 1920 году. Альтернативный анализ говорит о более радикальном повышении с 0,296 в 1870 году до 0,475 в 1929-м, но это с большим весом для популяции. Хотя эти цифры крайне неточные, общее направление достаточно ясно.
Япония – это более своеобразный случай. В период Токугава надбавки за квалификацию, похоже, уменьшились, а уровень неравенства оставался достаточно низким вплоть до окончания изоляции страны в 1850-х годах. Возможно, одна из причин того – неспособность торговой элиты обогащаться за счет международной торговли. Кроме того, по мере того как во время изоляции производительность сельского хозяйства повышалась, а несельскохозяйственный сектор расширялся, тот факт, что налоги устанавливались на основе фиксированных предположений о производительности, препятствовал «300 владыкам» с крупными владениями присваивать растущие сельскохозяйственные излишки, и их доля в общих доходах падала. И только открытие Японии для глобальной экономики и последующая индустриализация подтолкнули неравенство к дальнейшему росту
[146].
В целом национальные тенденции в столетие, предшествующее мировым войнам, ясны, насколько они могут быть ясными для периода с относительно скромным по современным меркам объемом данных часто сомнительного качества и сомнительной последовательности. Для продолжительного периода до 1914 года, с охватом от нескольких десятилетий до более чем столетия, в зависимости от доступных свидетельств для разных стран, неравенство преимущественно либо росло, либо оставалось на одном уровне. В Англии неравенство доходов было настолько высоко уже в начале XIX века, что оно, по всей видимости, не слишком повышалось, хотя концентрация богатства, пусть и предположительно, продолжала расти до беспрецедентных высот. Если в Нидерландах – еще одной стране, рано достигшей высокого уровня неравенства, – и, возможно, в Италии наблюдалась стабильность, разрыв в богатстве и в доходах увеличивался во Франции, в Испании и в большей части Германии, так же как и в Соединенных Штатах, в тех латиноамериканских странах, о которых имеются адекватные документальные свидетельства, и в Японии. По консервативной интерпретации документов скандинавские страны также, похоже, переживали относительную стабильность неравенства на протяжении большей части этого периода, за исключением некоторой деконцентрации богатства среди самых богатых слоев в XIX веке и пары резких и плохо объяснимых падений высших долей богатства за несколько лет до начала Первой мировой войны. С конца XVIII века или начала XIX до Первой мировой войны доля высшего 1 % росла в шести из восьми стран, о которых имеются данные: в Великобритании, Франции, Нидерландах, Швеции, Финляндии и США.
