Рис 5.10. Доля доходов верхнего 1 % в Германии, 1891–1975 (в процентах)
Канада следовала несколько иным путем, без различимого эффекта Великой депрессии на верхние доли доходов, но со значительной деконцентрацией во время Второй мировой войны. Такому сдвигу способствовали массивные увеличения налоговых ставок на большой доход с максимальной ставкой в 95 % в 1943 году; при этом реальная ставка для 1 %, получавшего наивысший доход, увеличилась с 3 % в 1938 году до 48 % пятью годами позже
[195].
Эволюция верхних долей дохода в Германии в каком-то отношении аномальна в том, что они увеличились во время Первой мировой войны, то есть в период экстремально высокой военной мобилизации и больших государственных расходов (рис. 5.10)
[196].
Для объяснения этого феномена недостаточно просто отсутствия разрушений военного времени. Неравенство временно увеличилось тогда, когда авторитарное правительство защищало получаемые в результате войны прибыли, особенно доходы богатой промышленной элиты, тесно связанной с политическим и военным руководством. Деятельность профсоюзов удалось обуздать, и, хотя были введены новые налоги на капитал, они оставались относительно умеренными. В этом отношении условия в Германии походили на условия во Франции, где увеличение прибыли и низкие налоги заставляли расти верхние доходы в 1916 и 1917 годах. Вместо внедрения обширной системы прогрессивного налогообложения правительство Германии в первую очередь рассчитывало на выпуск долговых обязательств. Рост денежной массы покрыл примерно 15 % издержек, но инфляцию подавлял жесткий контроль цен: несмотря на то что денежная база за время войны увеличилась в пять раз, общая инфляция и повышение цен на продукты питания достигли всего лишь относительно контролируемых 43 и 129 % соответственно. Это представляет собой разительный контраст с ситуацией у союзников Германии: за тот же период в Австро-Венгрии потребительские цены повысились на 1500 %, а в Стамбуле – на 2100 %
[197].
И все же вызываемое войной выравнивание можно было только задержать, но избежать его не удалось. Политический хаос и гиперинфляция в непосредственно послевоенные годы очень сильно понизили высшие доходы – на 40 % для верхнего 1 % и на три четверти для верхней 0,01 %. Падение затронуло элиту, но не тех, кто находился между девяностым и девяносто пятым процентилями, а доход домохозяйств среднего класса даже повысился. Денежная масса увеличилась – сначала для финансирования войны, затем для оплаты репараций, а также социальных программ и программ по трудоустройству, причем последние были прямым следствием революции 1918 года, которая сама произошла как следствие войны. После прекращения контроля над ценами в 1919 и 1920 годах сдерживаемая инфляция вырвалась наружу. Индекс потребительских цен для семьи из четырех человек в Берлине вырос лишь с 1 до 7,7 с лета 1914-го по январь 1920-го – и до пяти триллионов к октябрю 1923 года! Больше всех потеряли рантье: их доля национального дохода рухнула с 15 до 3 %, притом что предпринимателям удалось сохранить свою долю. Разрушение денежного богатства из-за инфляции во время сокращения общего богатства – в 1923 году реальный национальный доход составлял от четверти до трети национального дохода 1913 года – усилил выравнивание, поскольку денежные активы были распределены более неравномерно. Процессу выравнивания способствовали и перемены в экономической политике. В послевоенные годы регулирование заработной платы низкооплачиваемых рабочих сократило разрыв в заработке, а доля отчислений в национальном доходе с 1913 по 1925 год утроилась. При этом не является совпадением, что высшая ставка налога на наследство выросла с 0 до 35 % в 1919 году
[198].
При наступившем затем правлении национал-социалистов высшие доли дохода восстановились из-за ограничений потребления и роста заработных плат, а также благодаря прибыли растущей военной промышленности и экспроприации собственности евреев. Во время Второй мировой войны Германия присваивала от 30 до 40 % национальных продуктов Франции, Нидерландов и Норвегии, компенсируя потребность в повышении налогов внутри страны. О мерах по предотвращению неравенства в военные годы ничего не известно, но к тому времени, как затихли бои, высшие доли дохода вернулись к уровню до гиперинфляции. Это произошло не столько в результате потери капитала, сколько из-за совместного эффекта снижения производства, фискальной реформы и инфляции. Физическое разрушение производственных активов было относительно ограниченным, поскольку бомбардировки союзников в основном затрагивали транспортную инфраструктуру и жилые районы, а совокупный промышленный капитал с 1936 по 1945 год даже увеличился на одну пятую. Тем не менее общий объем чистой промышленной продукции с 1944 по 1950 год понизился почти на три четверти. Также на протяжении трех лет после войны в стране была сильная инфляция, а в 1946 году высшая ставка налога на наследство увеличилась в четыре раза, с 15 до 60 %. Из-за потерь принудительной рабочей силы образовался недостаток рабочих рук, профсоюзы были восстановлены, и оккупационные власти ввели контроль заработной платы. Как и в случае Первой мировой, основное выравнивание, по всей видимости, произошло непосредственно после конфликта
[199].
В Нидерландах в начальный период Первой мировой войны военные прибыли подтолкнули доли высшего дохода вверх, но это был лишь краткий прирост, за которым последовало резкое падение, продолжавшееся на протяжении послевоенной депрессии 1920–1923 годов, из-за чего доля капитала в национальном доходе снизилась с 75 до 45 %, а общее неравенство доходов сильно сократилось. Верхние доли дохода снова упали во время Великой депрессии и в схожей степени – во время немецкой оккупации. Вторая мировая война особенно сильно ударила по получателям высших зарплат, когда доход верхней 0,01 % упал на 40 %. Немецкие власти ввели контроль заработной платы, который сохранился после освобождения и благоприятствовал низшим слоям; ренты были заморожены на уровне 1939 года. Налоговые ставки, которые до этого оставались довольно низкими, после войны взлетели, чтобы компенсировать потери
[200].
