В Финляндии, сильно вовлеченной во Вторую мировую войну, с 1939-го по 1947-й наблюдалось резкое падение доли дохода верхнего 1 % более чем наполовину, а коэффициент Джини облагаемого налогами дохода в тот же период упал с 0,46 до 0,3. В Дании с 1939 по 1945 год доля дохода верхнего 1 % упала на одну шестую, а верхней 0,1 % – на четверть; при этом с конца 1930-х по конец 1940-х доля богатства верхнего 1 % уменьшилась на четверть. Во время немецкой оккупации датское правительство значительно повысило налоги и соответственно откорректировало зарплаты. Вместе с другими последствиями войны это привело к результату, противоположному результату Первой мировой войны, когда в отсутствие перераспределительной политики неравенство увеличилось, хотя верхние доли богатства за то же время сократились. И, наконец, в Норвегии, еще одной скандинавской стране под немецкой оккупацией, верхние доли доходов также ощутимо упали, причем быстрее, чем после войны. С 1938 по 1948 год верхние 0,5 % потеряли почти треть своей доли общего дохода; также в это время начали сокращаться и верхние доли богатства
[201].
Этот быстрый обзор показывает, что, хотя конкретные меры выравнивания в разных странах различались, итог их был схож. Низкие темпы сбережения и пониженная стоимость активов, физические разрушения и потеря иностранных активов, инфляция и прогрессивное налогообложение, контроль за рентой и ценами, а также национализация – все это в той или иной мере способствовало выравниванию. Конкретное сочетание этих факторов определяло размах и временной масштаб сжатия неравенства доходов и богатства, но источник их был один – насильственные потрясения тотальной войны. Как пишет Пикетти, смело обобщая историю своей родной Франции,
в очень большой степени неравенство в XX веке сократил именно хаос войны, с сопровождавшими ее экономическими и политическими потрясениями. Не было никакой постепенной, согласованной, бесконфликтной эволюции по направлению к большему равенству. В XX веке именно война, а не гармоничная демократия или экономическая рациональность, стерла прошлое и создала общество, в котором можно было бы начать все с чистого листа
[202].
* * *
Столь громкое заявление порождает вопрос: верно ли это в отношении других стран? Мы можем проверить этот вывод двумя способами: выяснив, наблюдались ли разные ситуации в участвовавших в мировых войнах странах, и сравнив их с ситуациями в странах, не вовлеченных напрямую в эти конфликты. Первый из этих тестов провести труднее, чем ожидается. Как мы уже видели (таблицы 5.1 и 5.2), предположение о том, что насильственные потрясения периода мировой войны играли критическую роль, полностью подтверждается данными о верхних долях доходов для всех воевавших стран, для которых опубликованы надежные данные. К сожалению, среди них отсутствуют данные для таких важнейших участников, как Австро-Венгрия и Россия во время Первой мировой войны и Италия во время обеих мировых войн. То же верно и в отношении Бельгии, страны, серьезно затронутой этими конфликтами, не говоря уже о различных государствах Центральной и Восточной Европы, которые были буквально перепаханы сражениями и названы «кровавыми землями»; то же можно сказать и о Китае во время Второй мировой. Однако отсутствие доказательство еще не означает отсутствия неравенства. Согласно одной реконструкции коэффициентов Джини, в которой не указаны основные связанные с войной перемены, Италия – единственное исключение. Трудно сказать, насколько большим весом обладает это исследование
[203].
Что касается второго теста, то во время Второй мировой войны в нескольких нейтральных странах было отмечено некоторое увеличение неравенства. В Нидерландах с 1914 по 1916 год доля верхнего 1 % увеличилась на треть, с 21 до 28 %, после чего к 1918 году откатилась к 22 %. Виной тому была высокая монополизация прибылей и дивидендов в начале войны, а потом рост был прерван дефицитом сырья. По мере распространения войны Нидерланды не могли избежать необходимости в мобилизации и увеличении общественных расходов: в постоянных ценах государственные расходы более чем удвоились, численность вооруженных сил увеличилась с 200 000 до 450 000 человек, а также пришлось внедрять какие-то схемы по производству и распределению продуктов питания. Для финансирования этих действий со временем были введены новые налоги, включая прогрессивный налог на оборону и особый налог в 30 % на предполагаемую прибыль от войны, которым облагались как физические лица, так и коммерческие организации. Эти меры вскоре помогли остановить первоначальный рост неравенства. В Швеции во время Первой мировой войны также наблюдался резкий рост верхних долей дохода, за которым к 1920 году последовал крутой спад; то же происходило и в Дании. В обеих странах доля дохода верхнего 1 % дошла до исключительных 28 % в 1916 или в 1917 годах. Дания медленно вводила контроль над ценами и рентой, а коллективный договор, действовавший до 1916 года, понизил реальную заработную плату рабочих во время быстрого экономического роста. Налогообложение выросло лишь незначительно. (Для тех годов для Норвегии нет надежных данных о доле дохода
[204].)
В тех немногих европейских странах, которые смогли избежать участия во Второй мировой войне, наблюдались противоположные тенденции. Верхние доли доходов в Ирландии значительно понизились с 1938 по 1945 год, но точность данных ненадежна. Предполагается, что этому способствовали контроль над ценами и зарплатами и дефицит сырья в военные годы. В Португалии за этот период высшие доли дохода упали еще больше: верхняя 0,1 % с 1941 по 1946 год потеряла 40 % своей доли, но причины такого снижения еще ждут своего объяснения. Испания также пережила значительное выравнивание в 1930-х и 1940-х. Я обсужу это в следующей главе, в качестве примера эффектов гражданской войны
[205].
Если оставить пока в стороне Швейцарию и Швецию, о которых подробнее будет сказано далее, то данные о не воевавших во время Второй мировой войны странах скудны. Большая часть Африки и Азии в то время все еще управлялась колониальными державами, а независимые государства были сосредоточены в основном в Латинской Америке, данные о которой часто страдают неполнотой. Но даже несмотря на это, данные о Латинской Америке позволяют сделать два важных вывода. Один связан с радикально иной эволюцией неравенства доходов в Аргентине, которая в начале XX века была одной из богатейших стран мира. Во время Второй мировой войны доля дохода верхнего 1 % была самой высокой по сравнению с предыдущим и последующим периодами. Такая ситуация сравнима с ситуацией, наблюдавшейся в нескольких европейских нейтральных странах периода Первой мировой войны, в которых военные доходы увеличили доходы элиты. В начале 1940-х годов Аргентина переживала экономический рост, подстегиваемый иностранным спросом: страна производила 40 % потребляемых Великобританией зерна и мяса. Верхние доли дохода и объем экспорта находились в тесной прямой зависимости, а аргентинская элита получала непропорционально высокие доходы от торговли. Далекая война не только не создала потребности в мобилизации или в фискальных мерах поддержки и не снизила оборот капитала, но, напротив, дала временный толчок неравенству, немыслимый для Европы и других частей света, вовлеченных в конфликт. Второй вывод проистекает из более широкого наблюдения о том, что во всех латиноамериканских странах, о которых имеются данные, неравенство было очень высоким в 1960-х годах – в самый ранний период, который позволяет проводить систематическое сравнение. Для 15 стран с рассчитанным стандартизированным коэффициентом Джини для того десятилетия показатели варьируют от 0,40 до 0,76 с высоким средним значением 0,51 и медианой 0,49. Качественные данные также не согласуются с предположением о более раннем спаде неравенства в военное время. То, что походило на значительную компрессию в Чили во время Второй мировой, было объяснено специфическими внутренними экономическими и политическими факторами. Увеличение неравенства зарплаты в ряде латиноамериканских стран после Второй мировой войны представляет собой разительный контраст с Европой, Северной Америкой и Японией
[206].
