«Мы уже не считали, сколько мы убили, а думали, что́ это даст нам»: гражданская война
Это подводит нас к последнему вопросу: каким образом влияет на неравенство гражданская война? Современные исследования обычно сосредоточиваются на обратном: влияет ли неравенство на внутренние конфликты. На этот второй вопрос нет прямого ответа. Общее (или «вертикальное») неравенство доходов – между жителями или домохозяйствами отдельной страны – не находится в прямой зависимости от вероятности гражданской войны, хотя низкое качество данных о многих развивающихся странах заставляет усомниться в надежности любых конкретных выводов. С другой стороны, можно показать, что межгрупповое неравенство способствует внутреннему конфликту.
Некоторые недавние исследования усложнили картину. Масштабное исследование неравенства в росте на основе большого глобального набора данных, уходящих в прошлое до начала XIX века, которое использовали как опосредованное средство выявления неравенства ресурсов, утверждает о прямой зависимости с гражданской войной. А согласно другому исследованию, вероятность гражданской войны увеличивается с увеличением неравенства земли, если только последнее не достигает крайне больших показателей, в каком случае немногочисленная элита лучше подавляет сопротивление. Все, что мы можем утверждать на данный момент, – это то, что вопрос довольно сложен, и мы только-только начинаем понимать его сложность
[273].
Противоположный же вопрос привлекал очень мало внимания. Одно из первых исследований, охватывавшее 128 стран с 1960 по 2004 год, обнаружило, что гражданская война увеличивает неравенство, особенно в первые пять лет после конфликта. В среднем коэффициент Джини поднимался на 1,6 процентных пункта в странах во время гражданской войны и на 2,1 процентных пункта в ходе последующих 10 лет восстановления, достигая пика через пять лет после конца войны, если сохранялся мир.
Этому есть несколько причин. Поскольку война сокращает физический и человеческий капитал, его стоимость поднимается, тогда как стоимость неквалифицированного труда опускается. Если говорить конкретнее, то в развивающихся странах с многочисленным сельским населением фермеры могут терять доступ к рынкам и страдать от потери дохода от коммерческого обмена и это заставляет их переходить к натуральной практике выживания. В то же время некоторые дельцы сильно наживаются на войне, пользуясь нестабильностью и слабостью (или отсутствием) государственной власти. Обычно при этом большие доходы получает небольшое меньшинство, накапливающее ресурсы в то время, когда способность государства собирать налоги снижена. Недостаток средств вкупе с увеличенными военными расходами также вынуждает сокращать социальные расходы, что, в свою очередь, бьет по бедным слоям населения. При этом страдают распределительные программы, образование и здравоохранение, и негативные эффекты тем сильнее, чем дольше длится конфликт
[274].
Эти проблемы сохраняются и после войны, чем объясняются еще более высокие коэффициенты Джини в годы, следующие непосредственно за конфликтом. В этот период победители могут получать за свою победу непропорционально большие вознаграждения, поскольку
личные и клановые связи влияют на распределение активов и доступ к экономическим приобретениям.
Гражданские войны делят эту особенность с традиционными досовременными войнами, в которых лидеры побеждающей стороны обогащаются, а неравенство растет. То же наблюдалось и в XIX веке, когда конфискации земель в ходе гражданских войн в Испании и Португалии в 1830-х ускорили рост крупных поместий и усилили неравенство
[275].
Почти все имеющие отношение к данному вопросу наблюдения касаются традиционных обществ или развивающихся стран. В более развитых экономиках полномасштабные гражданские войны крайне редки. Более того, в некоторых случаях, когда гражданские войны ассоциируются с большим выравниванием, как, например, в России после 1917 года или в Китае в 1930-х и 1940-х годах, основной движущей силой этого процесса были скорее революционные реформы, нежели сама гражданская война. В концепции настоящей книги Гражданская война в США рассматривается как война между государствами, и ее итог описан в предыдущей главе.
В результате остается только один масштабный случай – гражданская война в Испании 1936–1939 годов. В отличие от России или Китая, победившая сторона здесь не ставила перед собой задач перераспределения, поэтому исход войны никоим образом нельзя назвать революционным. Коллективизация в районах, находившихся под управлением анархистов, продлилась недолго. После 1939 года франкистский режим следовал политике экономической самодостаточности, которая в конце концов привела к экономической стагнации. Ряд потрясений гражданской войны и последующие неэффективные экономические меры объясняют снижение верхних долей дохода. Для этого периода рассчитана доля дохода только самого верхнего сегмента (богатейших 0,01 %), и для этой категории с 1935 по 1951 год доходы снизились на 60 %. Эта тенденция конфликтует с изменением коэффициентов Джини общего дохода, который оставался относительно стабильным во время гражданской войны и Второй мировой войны, но сильно колебался с 1947 по 1958 год (рис. 6.2)
[276].
Рис. 6.2. Коэффициент Джини дохода и доля дохода верхней 0,01 % в Испании, 1929–2014
Ситуацию осложняет тот факт, что коэффициент Джини заработной платы значительно, примерно на треть, упал с 1935 по 1945 год. Насколько мне известно, в настоящее время нет убедительных объяснений того, почему это произошло. Леандро Прадос де ла Эскосура предложил гипотезу о конкурирующих эффектах уменьшения дохода с капитала (которое понижало верхние доли дохода), сокращения разрыва заработных плат от реаграризации при Франко (что сократило общее неравенство заработной платы) и повышения дохода от собственности, особенно земли, при автаркии (политике самообеспечения), которая компенсировала действие этих эффектов. Все это происходило в условиях нулевого реального роста ВВП на душу населения с 1930 по 1952 год, и в этот период пропорция бедного населения увеличилась более чем вдвое. Несмотря на внешнее сходство с другими европейскими странами того времени в отношении падения верхних долей дохода и сокращения разрыва заработных плат, неравенство в Испании шло по довольно иному пути. В отличие от стран – участниц Второй мировой и от некоторых наблюдателей, в ней не было прогрессивного налогообложения и общее неравенство доходов не уменьшалось. Я согласен с Прадос де ла Эскосурой в том, что
