— С кем? — встрепенулась она и обернулась.
— Инквизитор тоже раздражен.
— А еще ее помощники — Вевре и Маура, — добавила задумчиво. — Маура так весь день рыдает но это секрет.
— Молчу! — я прикрыл рот ладонью.
— Если это из-за дуэли, тогда больше должен декан Гебен печалиться… Ничего не понимаю, — насупилась Мьель и швырнула земляной ком метко в середину дальней грядки.
— Ого!
— А представила, что в целюсь в хорошенькую голову Сьези!
— Добрая ты.
— Я добрая, а она — гадина лицемерная! Дорель и Викрибер никогда мне не нравились, но стравить студиозов, подставить академию!? Знаешь, что теперь будет!?
— А что будет?
— Праведники снова поднимут шум, что отбор в академию надо ужесточить…
Я слушал молча, хотя в душе был согласен: надо бы. Если бы Мьель досталось от Хоранта, она бы радовалась, что гад получил по заслугам. Но досталось мне, поэтому злорадствовал я, но втихомолку.
Когда начало смеркаться — вместе вышли из павильона. Проводил ее до пролета, ведущего в восточное крыло, где жили целители, травники и лекари, и направился к инквизитору.
— Куда идешь? — остановил хромоногий Сейшаль. — Он не в духе.
— Потому и иду. Может задобрю его.
— Из-за тебя, что ли засранца?
— Нет!
— Тогда чего подхалимничаешь?
Смерив коменданта неприязненным взглядом, зашагал к двери.
— А, ну, стой!
«A-то как же!» — хмыкнул я и, подлетев к двери, забарабанил. Нужно успеть, пока Сейшаль не догнал и не оттащил за ухо. Вот не давали людям покоя мои многострадальные уши. Так и норовили схватить и дернуть. Наверно из зависти.
Дверь распахнулась быстро, как раз за мгновение, как шершавая, пахнущая резким, противным запахом лапа коменданта, схватила меня за ухо.
— Ай! — вскрикнул я, и едва не выронил из кармана припасенные яблоки.
— Студиозы — не щенки, чтобы за уши таскать, — вроде бы спокойно, и в то же время с прохладцей произнес Митар, и комендант залебезил:
— Простите, господин инквизитор. Он не сказал, что вы его ждете.
— Я сказал, — выплюнул магистр, и Сейшаль тут же отошел от нас. Пока возвращался к своему посту, мы молчали. Но по глазам, ухмылке, взгляду инквизитора я убедился — пьет.
— Я к вам, — борясь с неловкостью, промычал.
— Мал для компании, — осадил он.
— А вы ужинали?
— Нет аппетита.
— А я яблок принес.
— Вопет, шел бы к себе, — Митар прислонился плечом к косяку и усмехнулся. Вот снова я его веселил. Ну, и пусть.
— Нет. Вам же одиноко.
— А твоя компания должна меня развеселить?! — оскал его был как всегда «обаятельный и приветливый».
— Может, вам будет не так тоскливо?
— Дожился: старшего инквизитора — заморыш-студиоз утешает! — он вздохнул, и на меня повеяло запахом выпитого вина.
— Так можно, а? — посмотрел с затаенной надеждой, уже не веря в удачу. Однако инквизитор приоткрыл дверь, и я ловко протиснулся вовнутрь.
— Точно, как мышь.
— Спасибо. Иначе бы он мне ухи оторвал, — сел на краешек кровати.
— Пришел на меня поглазеть?
— А чего глазеть-то? Уже видел, — ляпнув, я прикусил язык и опустил глаза.
— И как, интересно наблюдать? — Митар сел в кресло, закинул ноги на стол и сделал жадный глоток.
— С любым может случиться. От любви неразделенной, что засела в сердце болью, нет врачей способных исцелить тяжелобольного.
Митар поперхнулся. Откашлялся. Запустил пятерню в свои волнистые волосы, потом спустил на лоб, прикрыл глаза и расхохотался.
— Вопет, Вопет… — повторял он, вытирая глаза. — О, Всевидящий Отче! За что мне все это?!
— Это я на стене павильона прочитал, — поспешил оправдаться, испугавшись, что сморозил глупость.
— Садись, ешь и уматывай! — хозяин комнаты так же внезапно стал серьезным.
— Хорошо, — кивнул я.
… Прошла мера, а я все еще ел злосчастную кашу. Она в меня не лезла, потому что был сыт. А инквизитор сидел напротив, сверлил во мне дыру каре-желтыми глазами, но терпеливо молчал.
— А еще можно? — спросил через треть меры, дожевывая последнюю ложку.
Митар, не сказав ни слова, встал, подошел в шкафу, где хранил съестное, и вернулся с целой кастрюлькой.
— До утра справишься?
Я растерянно кивнул.
— Бери и иди. Для друга мне не жаль, — а у самого голос сочился ядом.
— Не уйду.
— Повеселил, яблоками угостил — я оценил, благодарен. Иди.
— Нет! — я вцепился руками в стол.
— Я ведь не в духе, могу и каверзные вопросы начать задавать, — пригрозил он.
— Задавайте! Все равно не уйду!
— Сидерик, я с тринадцати сезонов не лью слез. Так что катись. Жить буду.
— Не-а, — упрямо качнул головой.
— Тогда спишь на стуле.
— А в кресле можно?
— Не зли меня, лопоухий! Иначе сам оттаскаю для проформы!
— На стуле, так на стуле, — вздохнул. Еще неизвестно, кто первым сдастся. Видно же, что у него самого сна ни в одном глазу.
Положа голову на руки, долго смотрел, как Митар перебирает бумаги, неторопливо отхлебывает вино и корчит из себя свирепого мужлана.
— Катись, а? — не отрываясь от работы, пробормотал он.
— Не-а.
И мы снова замолчали.
— А можно спросить? — через некоторое время осмелел я. — Как вас зовут?
— Магистр Митар.
— Сразу родились магистром инквизиции?
Он прищурился и язвительно бросил:
— Выставлю за дверь! — но уже давно смирился с моим присутствием, поэтому я не отставал:
— Ну, как?
— Айтен. Умолкни — мешаешь.
В густой темноте яркий свет магической лампы озарял рослую мужскую фигуру. Внимательно рассматривая его, примерял имя.
«Айтен Митар. Митар Айтен… Не звучит. Имя «легкое» — сам большой. И челюсть тяжеловатая, и кулаки…
Но ему идет. И шрам нисколечко не портит. Зря переживает…»
— Ну, что еще?
— Ничего, — наглеть я не собирался.
— Не лги.
Вздохнув, ответил:
— Зря переживаете. Он вас совсем не портит. И, вообще, глупо по внешности судить человека… — Митар вздрогнул, и я спрятал нос в кольце рук, заменявших подушку. — Простите, я не должен лезть не в свое дело, но… — затих под долгим, пронзительным взглядом, от которого готов был сползти под стол или вновь забиться под кровать.
