Во избежание случайного разоблачения, Одиссей должен был наверняка знать, что Орсилох мертв. Даже если его убил кто-то другой. Одиссей специально подчеркивает, что убийство было совершено темной ночью, и никто видеть его не мог. Следовательно, Одиссей, несмотря на свои сказочные скитания (выдуманные!), знал свежую информацию о событиях на Крите. Или же ее знал автор поэмы, а потому не поставил своего героя в неловкое положение.
Если в этой истории есть хоть доля правды (а без этого рискованно было называть имена — Орсилох, действительно, должен был быть убит), то мы имеем очень реалистичную картину за исключением одного момента: со времени Троянской войны должно было пройти 8 лет. Чем занимался все это время Одиссей? Служил Идоменею или его противникам? Следующий рассказ говорит о том, что так и было.
Второй рассказ Одиссея — это выдуманная судьба престарелого странника (которым прикинулся Одиссей), рассказанная пастуху Евмею. Здесь сюжет уже несколько длиннее и, скорее всего, заимствует биографию кого-то из приближенных к царю Идоменею. Причем Одиссей вновь не называет своего имени, но называет своего отца — Кастор, сын Гилака. Повествуя о своей воинской доблести, Одиссей как будто рассказывает о тех битвах, которые происходили на Крите и во время морских экспедиций. Затем следует короткое свидетельство о трудной Троянской войне, которое быстро переходит в рассказ о гибельном походе на девяти кораблях в Египет. Как говорит Одиссей, всего через месяц после возвращения на Крит. Здесь выдуманный герой Одиссея наголову разбит и просит пощады у местного владыки. Тот, вместо жестокой казни, милует Одиссея и через семь лет отпускает его с миром и немалыми подарками.
Заметим, что в данном случае имеется серьезное совпадение с судьбой Менелая, который также после Троянской войны оказался в Египте и тоже прибыл на родину через много лет. Но богатство, которым одарили Менелая в Египте, сохранилось, а богатство Одиссея было утрачено.
Одиссей почему-то не торопится на Крит. Еще год он (или герой его повествования) живет в Финикии, потом со своим благодетелем отправляется в Ливию (подозревая, что его там хотят продать в рабство), но происходит кораблекрушение и Одиссей (прямо-таки как в сказочном рассказе о его появлении на острове феаков) девять дней обнимает обломок мачты, а на десятый оказывается в земле феспортов (Эпир), где радушно принят царем Федоном. Причем, Федон сообщает выдуманному Одиссеем герою, что Одиссей как раз тут гостил у него на пути домой и отправился на время к священному дубу в Додону (оракул Зевса в Эпире). Разумеется, с богатыми дарами царь отправляет Одиссея с попутным кораблем, идущим на соседний с Итакой остров Дулихий. Но здесь опять напасть — снова Одиссея хотят обратить рабство коварные моряки. И он лишь чудом вплавь ускользает от них — как раз у берегов Итаки.
Третий рассказа Одиссея — вновь о Крите — он рассказывает своей супруге Пенелопе — еще не будучи ею узнанным. Здесь он выдает себя за младшего брата Идоменея Эфона, который в силу молодых лет под Трою не отплыл, но принимал Одиссея, который догонял флот, ушедший к Трое уже 10 дней назад. Не особо изощряясь в новых выдумках, рассказчик сообщает о себе, что слышал, будто Одиссей находится на пути домой в крае феспортов. Далее следует предыстория про феаков — знакомая нам, а также про попутный корабль в Дулихий и паломничество в Додону. Фактически этот рассказ представляет собой компиляцию из фрагментов других рассказов.
В трех рассказах очевиден повторяющийся мотив — богатство, финикийский корабль, рабство, царство феспортов, попутный корабль в Дулихий. Все это позволяет восстановить реальную судьбу Одиссея за период, по которому он отчитался сказочными сюжетами, так хорошо нам известными.
После Троянской войны, когда буря разбросала суда ахейцев, Одиссей со своим кораблем (или оставшимися кораблями) прибыл на Крит и остался у царя Идоменея, помогая ему в борьбе за власть. В египетском сюжете он отдельно пересказывает судьбу Менелая. Сам же Одиссей продолжает воевать на Крите, но впадает в немилость и вынужден спасаться бегством. Возможно, перед этим Одиссей был обращен в раба или был брошен в тюрьму — за какие-то козни или связи с врагами Идоменея — может быть, вместе с братом Идоменея Эфоном. Его бегство состоялось вместе с убийством Орсилоха, который был тюремщиком Одиссея и требовал от него покорности Идоменею. Затем финикийский корабль доставляет Одиссея в Эпир, минуя Итаку. И здесь он получает теплый прием и подарки, с которыми и возвращается на родину, но изможденным и утратившим царственный вид. Несмотря на это, Одиссей отчаянно предъявляет свои права на имущество и собственную жену, и в схватке с непрошеными гостями — женихами — он из странника превращается вновь в царя.
Эпос Гомера — микенская архаика
Почему Гомер не мог сочинить свои поэмы в IX веке до н. э.? Потому что его язык в этом случае был его собственным — ионийским — диалектом. Но «Илиада» и «Одиссея» имеют множество архаизмов. Их использование через четыре века после событий Троянской войны было бы полной нелепостью.
К архаизмам относятся, прежде всего, имена героев, которые не встречаются у ионийского населения, среди которого — якобы — творил Гомер. Некоторые имена даже негреческие. Имя Ахилл не имеет греческой этимологии.
Архаизмом в поэмах Гомера являются устойчивые титулования героев, не принятые в эпоху классической античности. В ионийских поселениях не могло быть ни «быстроного Ахилла», ни «шлемоблещущего Гектора», ни «широкодержавного Агамемнона», ни «хитроумного Одиссея». Тем более, не сохранилось бы многословных титулований.
Тщательный учет кораблей ахейского флота — несомненная архаика, связанная с распределением добычи пропорционально вкладу в общее дело. В «Илиаде» возвращение к разделению войска по племенам (предложение Нестора, имевшего второй по численности флот после Агамемнона) направлено на то же самое. Точное определение: кто из ахейцев убил троянского героя, даже если этот герой вообще больше ничем не отмечен и нигде не упоминается, — несомненная архаика.
Неслучайно микенские глиняные таблички испещрены именами, многие из которых повторяют имена ахейских героев (или, по крайней мере, сходны с ними). Если бы Гомеру было мило только литературное сочинительство, он взял бы имена, которые были распространены в его время. Если время Гомера — ионийское, то и имена были бы ионийские. Но если время Гомера — микенское, то и имена соответствуют времени.
Скрупулезный учет разного рода заслуг — характерный признак глиняных табличек с линейным письмом Б. То же самое мы видим и в гомеровском эпосе — множество имен, которые имеют значение только в определенных обстоятельствах. В ионийский период перегрузка эпоса именами персонажей, которые не играют никакой роли в сюжете, не имеет никакого смысла. Напротив, в эпосе, который является не только летописью, но и своеобразной отчетной ведомостью, это возможно. И мы видим перекличку в скрупулезном сопоставлении имен с выполненными работами на микенских табличках и подробном учете имен и деяний героев в гомеровских поэмах.
