В фигуре Париса мы видим отдельно существующие исторический, эпический и мифологический пласты. Причем, исторический — наидревнейший, мифологический — наипозднейший. Но «аналитики» стремятся разрушить именно историчность Париса, привлекая для этого очень смутные источники, пользуясь их смутностью по собственному произволу.
Прежде всего, Париса «ловят» за его прозвище — Александр, которое употребляется Гомером гораздо чаще, чем собственное имя. Вместо того, чтобы подумать, почему это так, «аналитики» провозглашают имя «Парис» «более поздним» — раз уж оно реже употребляется. И таким образом Парис становится собирательным персонажем, а не реальным. Используется также довольно примитивное размышление: у Гомера имя «Парис» используется редко, у более поздних античных авторов — примерно в равной мере, как и имя Александр, а за пределами античности прозвище Александр практически не встречается. Из этой тенденции делается вывод, что до Гомера имя «Парис» вообще не существовало, а был только «Александр».
Конечно, такой оборот мысли совершенно не основателен. Александр — это прозвище, которое Парис получил за подвиг в юном возрасте — «отражатель мужей» (или «спаситель от мужей» — разбойников). И это прозвище его характеризовало гораздо ярче, чем имя. Имя было прославлено от прозвища, поэтому позднее и стало употребляться чаще. Притом что прозвище могло становиться все более популярным, Париса приходилось называть по имени.
Еще одним методом отделения прозвища Александр от имени Парис является попытка приписать большую древность тем словам, которые снабжаются устойчивыми эпитетами. Если Александр имеет эпитеты почти в половине употреблений в «Илиаде», то Парис вообще не имеет эпитетов. Разумеется, из неверной посылки тут же следует, что это вообще разные люди, которые жили в разные эпохи. Хотя куда проще заметить, что прозвище не является уникальным, и именно поэтому требует эпитета, а имя «Парис» — уникально и безошибочно определяет героя, а потому эпитета не требует. По той же причине и другие имена героев, которые редко встречаются, редко снабжаются эпитетами — Эней, Патрокл, а также практически все второстепенные герои «Илиады», которым не требуется точного соотнесения имени с персонажем.
Следующая попытка посягательства на Париса состоит в том, что его имя объявляется «негреческим». А прозвище «Александр» — вполне греческое. Но ведь не только имя Парис, но и все имена Троянского цикла в классической Греции не употреблялись вне эпоса. Это было бы святотатством — назвать кого-то именем героя. Одни имена героев Троянской войны могут иметь какие-то признаки этимологии, другие ее утратили еще в древние времена. Но почему-то Париса надо сделать непременно происходящим не из Трои — выдуманным персонажем, коль скоро его имя не расшифровывается греческими корнями.
Корни имени Парис находят в санскрите («парос», санскр. — лучший), во фракийском языке («порис» — юноша), да и в греческом («порис» — звереныш, детеныш). Попытки делать из этого какие-то глубокомысленные выводы — заведомо порочны. Потому что тогда в современной России живут сплошные наследники греческой знати — подавляющее большинство имен заимствовано у греков.
С нашей точки зрения, этимология имени Парис — та же, что и у Перс, Персей, парсы, персы. От тех же корней — название о. Парос — Πάρος (Киклады) и колонии Парион (север Троады), основанной жителями острова. Возможно, кельтское племя паризиев, от имени которых образовано название Парижа, также имеет отношение к тем же корням.
Если следовать доходящей до абсудрда «аналитике», то Парис включен в «Илиаду» только для того, чтобы найти эпоним для Париона. Но вот странность: этруски полагали все-таки, что Александр и Парис — два разных человека! Поэтому воина Александра рисовали на погребальных урнах, а пастушка Париса — в сцене «суда» на медных зеркалах. Получается, что этруски не поверили эпосу, который в их времена был уже совершенно каноническим. Осталось и нам вспомнить, что Александр — отвратитель от разбойников, а вовсе не обязательно Парис. То есть, изображение обобщенного «Александра» — это оберег против разбойников. И надпись «Александр» в данном случае вовсе не имеет в виду Париса. Ну а на зеркалах с тремя грациями вполне можно было изображать того самого пастушка-Париса, который только своими именем как-то соотносился с Троянской войной, а в сказке становился дамским угодником.
Еще один плацдарм для атаки на Париса — хеттские таблички, где в троянские времена поминался Алаксандус. Это был договор между хеттским царем Муваталисом и царем города Вилуса Алаксандусом. Чтобы отождествить Алаксандуса с Александрусом-Парисом, быстро была придумана версия, что Илион и Вилуса — это одно и то же. Обращение «Вилиос» в «Илиос», а «Илиос» в «Илион» — простейшие операции для того, чтобы подгонку под ответ считать научной. И не беда, что в договоре вассальная зависимость Вилусы была обозначена вполне отчетливо, а в Илионе не найдено никаких признаков хеттского присутствия! Не беда даже, что вместо царственных предков Париса — Приама и Лаомедона — вдруг появляется некий Куккинис, а Алаксандус был вовсе не юным пастухом, который, как и другие дети Приама, пас скот на отрогах Иды, а политическим изгоем, которому Муваталис помог вернуть трон. Эти несоответствия легко отбрасывались «аналитиками». В особенности под предлогом, что клятва богом Апалиунасом с очевидностью относится к Аполлону.
Смехотворность этих умственных упражнений просто поражает. Вилусы нигде не найдено, а бог Аполлон имеет малоазиатское происхождение и вовсе не обязательно должен быть привязанным к одному лишь Илиону. Александр — прозвище, которым мог обладать не только Парис, но и царь неизвестной нам Вилусы, которая направляла своих воинов хеттам для ведения войн с Египтом. Илион-Троада тоже мог иметь обязательства перед хеттами, но о таковых свидетельств мы не имеем.
Да, в битве при Кадеше зафиксировано присутствие на стороне хеттов племени «дрдн» (в египетских надписях), и можно считать, что это дарданцы, но здесь нет никакого присутствия ни Илиона, ни троянцев, ни Париса.
Отделенный от событий Троянской войны почти двумя тысячами лет, Стефан Византийский в лексиконе «Этника» передал неизвестно откуда взявшуюся легенду о том, что Парис с Еленой по пути в Трою оказались в карийском городе Самилии, где их принимал царь Мотил. Конечно же, у «аналитиков» готово объяснение, что Мотил (он же Мотул) — это Муваталис. Что от Карии до ядра Хеттской империи — сотни километров, почему-то не смущает «аналитиков».
В том же духе происходит сопоставление предшественника Алаксандуса Куккуниса с Кикном — троянским воином, о котором в «Илиаде» нет ни слова, а в других источниках сведения о нем разнообразны и противоречивы. Страбон считает, что Кикн был фракийцем, Диодор Сицилийский объявляет его царем Колона в Троаде, Гигин видит его среди участников погребальных игр над кенотафом Париса, Квинт Смирнский полагает, что Кикн убил Протесилая (в другой версии его убил Гектор, в третьей — что он пережил Троянскую войну, и так далее). Овидий видит Кикна в схватке с Ахиллом, от руки которого он погибает (что противоречит версии об участии Кикна в погребальных играх по Парису). Таким образом, в этом персонаже соединено множество «Кикнов» — это имя часто встречается в греческой мифологии, и все противоречия связаны как со смутностью сведений, так и с различием судеб носителей этого имени. Один из Кикнов и Куккунис могут быть одним и тем же лицом, но никаких оснований для такого вывода просто не существует.
