Другая выдумка «аналитиков» — очевидная для них искусственность языка Гомера. Они исследуют этот язык по поздним диалектам, не допуская, что эти диалекты как раз образовались в постгомеровские времена — за те сотни лет, что прошли после событий Троянской войны. Поэтому вместо изначальности языка Гомера предпочитают брать диалектные формы и сравнивать эпос с этими формами. Тогда имя «Приам» начинает напоминать поэтическую форму имени VII века до н. э., присущую лесбийской поэзии — Перам или Перрам. Источником этой формы считается не удлиненное (ради поддержания ритмики гекзаметра) звучание первого слога в имени Приам, а древнейшая традиция. Откуда эта древность, если не от Гомера? Этот вопрос опускается, а Гомеру приписывается искаженная форма лейсбийского «Перрам».
Наконец, поздняя форма ликийского «труели» («по-троянски») превращается в исходную, и тогда не Ликия заимствует традицию от Трои, а наоборот — Троя от Ликии. А коль скоро Ликии приписывается хетто-лувийская речь (без серьезных оснований), то и Троя становится хетто-лувийской, что закрепляет имя Приама не как заимствованное у сопредельных народов, а как коренное. И Приам из грека превращается в азиата, сама Троя — в азиатскую твердыню, которую протоевропейцы низвергли — к радости современных евроцентристов.
Род Агамемнона
Привычка к литературному психологизму побуждает современного исследователя считать вождя ахейского войска Агамемнона фигурой «противоречивой». И полагать, что вся эта противоречивость — это литературные изыски, измышленные певцами, которые на все лады перевирали древнее предание. И почему-то им вздумалось эпическую фигуру Агамемнона представлять то великим воином, то готовым сбежать трусом. Он никак не подходит под облик героя, который годился бы для греческой мифологии периода классики. Но именно это и является обстоятельством для современных «аналитиков», чтобы расчленить образ Агамемнона и выбросить из «Илиады». Мол, образ так часто переделывали, что он утратил изначальную чистоту. Одним был угоден великий воин и полководец, другим — алчный трус и вздорный правитель.
Все это, конечно, чепуха. Агамемнон нарисован Гомером не теми приемами, которыми пользуется современная литература. Он очерчен фактически. И фактология свидетельствует о противоречивости его фигуры. Реальность ее именно в противоречивости и несоответствии позднее сложившимся стандартам эпического героя. Как и сказочному стандарту глупого, жесткого и одновременно трусливого царя.
Действия Агамемнона современный «аналитик» сочтет трусостью, потому что ждет от эпоса именно сложившегося в его представлении стандарта. При этом опыт истории знает не столько трусливых, сколько неудачливых или осторожных полководцев. Призывы Агамемнона к отступлению вовсе не были связаны с опасениями за свою жизнь. Скорее — с недооценкой способности своего войска к сопротивлению. Предложения к отплытию из Троады в начале «Илиады» связано с плачевным состоянием разложившегося войска и эпидемией, а также с отказом значительной части войска (под руководством Ахилла) от участия в боевых действиях. В остальных случаях отступление было естественным действием — попыткой спасти хотя бы часть войска перед лицом очевидного поражения. Заметим: у Гомера Агамемнон нигде не осуждается, и его никто из ахейских вождей не обвиняет в трусости.
Мы видим реальную личность, а не подправленный эпический образ. Что еще раз подчеркивает бережное отношение греческих певцов и переписчиков к изначальной «Илиаде», к которой можно было делать украшающие дополнения, но никак не искажающие исправления.
Как и в отношении других героев Троянской эпопеи, приходится защищать имя Агамемнона, которому пытаются найти первоистоки и привязать его судьбу к созвучным именам.
Очевидность созвучия имени вождя ахейцев Агамемнона с именем вождя союзных троянцам эфиопов Мемнона побуждает «аналитиков» не только сопоставлять эти персонажи, но и сближать их происхождение. Поскольку первое имя кажется производным от второго, то «аналитику» мерещится и соответствующее происхождение: Мемнон — противник Ахилла — изначальный персонаж, а Агамемнон — тоже вступивший в конфликт с Ахиллом — подставной, придуманный на основе ранее существовавшего прообраза. Приставка «Ага-» означает превосходство (по аналогии: Меда — Агамеда, Мемнон — Агамемнон). Получается, что «Эфиопида», в которой Мемнон появляется на короткий период, чтобы быть убитым Ахиллом, наверняка старше «Илиады», и тогда «Илиада» — это сплошная выдумка. И даже отсутствие самого текста «Эфиопиды» ничего не значит: из пересказа в схолиях «аналитики» делают вывод, что в «Илиаде» имеются немотивированные сюжетом моменты, перекликающиеся с «Эфиопидой», где они вполне уместны.
Поскольку и Мемнон не принимается «аналитиками» как реальное лицо, и одного свидетельства того, что он — сын богини Эос и юноши Тифона, достаточно, чтобы признать его персонажем неисторическим, то уж для Агамемнона совершенно точно не может быть места в истории Троянской войны. Да и сама Троянская война, полностью освобожденная от каких-либо персонажей, оказывается просто вымыслом, над которым непонятно ради чего трудились многие поколения рапсодов.
Не лучше и обратная процедура — выведение образа Мемнона из вымышленных сюжетов эпического цикла с Агамемноном. Раз Агамемнон присутствует во всем цикле, то Мемнону достается только эпизодическая роль. И он — «позднейшая вставка», усиленная мифологизацией.
Еще одна попытка исходить из созвучия — подтягивание к «Илиаде» хеттских текстов, где фигурирует Акагамунас, царь Ахийявы. Его правление датируется XIV веком до н. э. Вроде бы близость времени и имени, а также названия страны по имени народа — ахейцев — позволяет радостно всплеснуть руками: все подтверждается! Но при этом стоит сдержать эмоции, поскольку первая буква в хеттской надписи сомнительна — можно сказать, что она подгоняет задачку под ответ. Да и вековой разрыв в датировках стоит принять во внимание. Впрочем, подобрать в микенских генеалогиях какое-либо еще созвучное к (А)кагамунас имя не удается.
Еще раз обратим внимание на период мифологизации предания — классическая Эллада. Мифология в эпосе — только украшательство, возникшее гораздо позднее летописного свода — Троянского эпоса. Что не делает Мемнона фиктивной фигурой. Она лишь украшена фантазиями певцов, но историчность ее этими украшениями не отменяется. Как и, разумеется, фигуры Агамемнона, которая прорисована в «Илиаде» настолько ясно, что места для украшательств остается немного.
Против историчности Агамемнона и Мемнона, якобы, свидетельствует множественность форм написания их имен в поздней вазописи: «Агамеммон», «Агаменон», «Агамесмон». Тут же начинаются поиски исходной формы — лишь бы она не совпадала с гомеровской. Предположить поздние диалектные искажения или даже ошибки вазописцев — оказывается для «аналитиков» делом немыслимым, поскольку целостность «Илиады» для них непереносима, и считать ее первоисточником они не желают.
Тупик возникает от датировки «Илиады» периодом греческой архаики, а не периодом заката микенской цивилизации. Поэтому Агамемнон для «Илиады» «слишком древен» — искажения имени должно было какое-то время накапливаться, и поэтому прототип как-то уж очень удаляется от архаической датировки и приближается к Троянской войне. Что неприятно «аналитикам», ибо это противоречит их схеме: Агамемнон тоже должен быть придуманным персонажем, а его прототип — жить не ранее VIII в. до н. э., а вовсе не в XIII в. до н. э.
