Между ними была не пропасть.
Лишь чашка с горячим чаем.
Глава 14
Михаил аккуратно, не разрывая зрительного контакта разжал тонкие пальчики жены – без единого кольца, даже обручального на них не было – и забрал чашку. Поставил её на столешницу, после чего поднял руку и дотронулся до щеки Насти. Девушка стояла, часто дышала, отчего её грудь под халатом призывно колыхалась, вызывая в мужчине вполне определенные желания.
Он давал Насте время. Короткие секунды-мгновения, которым вряд ли суждено было перетечь в долгие минуты. Он видел по глазам жены, что внутри неё происходит борьба. И снова сущность дельца победила в Михаиле – он решил поспособствовать тому, чтобы Настя приняла правильное решение, в его пользу. Он ничего ей не обещал, ничего больше не говорил. Он не спеша склонил голову и накрыл губы жены своими.
Чтобы сразу же глухо застонать. Какого черта происходит?.. Отчего у него внутри вспыхивает жадное, всепоглощающее пламя, вытесняющее любые доводы разума, стоит только прикоснуться к трепещущем губам Насти? Они были невообразимо вкусными, словно ты прикасаешься к запретному плоду или долгое время обходился без десерта и вот, наконец, ты смог себе позволить сладость. Заслужил. Михаил не набросился на рот Насти, как того требовало вожделение, что скручивало его внутренности. Он прикоснулся нежно, осторожно, намереваясь пить нектар медленными глотками. Он скользил по её губам своими, наслаждаясь ощущением, что Настя рядом. Если бы ещё пару дней назад Зареченскому сказали, что он будет целовать Настю и опасаться, что она ему откажет, он бы рассмеялся.
Настя до взрыва в метро только и мечтала, как бы заполучить мужа в постель, искренне веря, что ласками и тем, что находится у неё между ног, она сможет наладить отношения. Сейчас же у Миши сложилось стойкое чувство, что он прикасается к данной женщине едва ли не впервые.
Она не спеша приоткрыла губы, и он снова невольно застонал, ловя её отклик.
Но радоваться Зареченскому оставалось недолго, потому что две ладони ощутимо уперлись ему в грудь.
– Что?.. – выдохнул он, с трудом заставив себя оторваться от неё.
– Я хочу попробовать.
Он смотрел в лицо жены, щеки раскраснелись, ресницы трепещут.
– Что попробовать, Настя?
Она его убивала. Медленно и с чувством.
– Тебя.
Её «тебя» было похлеще нокаута, и, пока он пытался прийти в себя и понять, что она подразумевает, Настя продолжила:
– Моё тело помнит тебя. Ты прикасаешься, Миша, и во мне появляется томление. Но я хочу большего… Хочу понять и это… Сначала думала, что между нами не будет секса, потому что люди, которые разводятся, не занимаются любовью. Но сейчас я хочу попробовать тебя. Возможно, совершаю ошибку. Очередную.
И улыбнулась. Грустно.
А у Зареченского словно сердце стиснуло тисками, да так, что не вздохнуть не выдохнуть. И захотелось собственноручно сомкнуть ладони на шее того ублюдка, что делал её улыбку печальной.
В данном случае это был он сам.
– Всё будет хорошо.
Он снова потянулся к Насте и снова натолкнулся на её ладони между их телами. Его аж тряхануло от нетерпения, хотелось раздраженно бросить – что не так? Почему снова преграда? Он не узнавал себя. Где тот ироничный Зареченский, что относился к сексу достаточно легко? У него были принципы в отношении брака, но сейчас он теплился, угли догорали. Ему ничего не стоило провести вечер в клубе, расслабиться, снять какую-нибудь красотку, щедро заплатив за услуги. Но нет, Михаила тянуло домой.
А в ушах снова звучало: «Это так… красиво».
– Пошли.
Её узкая ладонь скользнула по его груди, и он весь напрягся. Неужели…
Но нет, она скользнула по его бедру, чтобы сжать его ладонь.
– Здесь?
Он ни черта не понимал. Маленькая блондинка сегодня задалась целью вынести ему голову.
– Да, здесь.
Она подвела его к широкому большому угловому дивану, и, остановившись, заглянула в лицо.
– Не хочу в спальне. Спальня – это так по-семейному, по-правильному, а у нас же с тобой, Миша, не так.
Черт. А вот в эту секунду ему уже захотелось сжать ладони на её тонкой красивой шейке. Одно дело, когда ты говоришь, что от вашего брака и отношений не осталось ничего, кроме формальности, и окончательное расставание сдерживают два фактора – беременность и потеря памяти. И другое, когда та, что непрестанно удивляет тебя, откровенничает, и на которую у тебя при одной мысли встает, да так, точно ты – сопливый, прыщавый юнец, видевший обнаженку только на Youtube, а не её официальный муж.
В голове Зареченского что-то перемкнуло.
Значит, у них не так.
Темное, что присуще каждому мужчине, всколыхнулось в душе. Он настраивался на нежность, готов был дарить, а не брать, а его резво так опустили на землю. Хорошо, хоть не мордой в пол.
Не так у них видите ли!
– И алкоголь… Блин, прости, но… Прости…
Вот тут было впору смеяться. Он, прищурив глаза, раздраженно выдохнул:
– Что снова с моим алкоголем?
Настя, продолжая краснеть, облизнула губы, увлажнив их и сделав ещё более сексуальными, хотя, казалось, куда уж, прошептала:
– Давай без поцелуев.
Если бы Зареченский не мечтал лишь о том, как вогнать член между её сладких бедер, он бы рассмеялся всей абсурдности ситуации. Жена, абсолютно ничего не помнящая, намеревающаяся с ним заняться сексом ради эксперимента, отказывалась с ним целоваться, потому что от него разит спиртным! Послать бы эту сучку, да язык не поворачивался! Своему языку он готов найти другое применение.
– Снимай халат.
Без поцелуев так без поцелуев!
Обойдется…
И всё же её губы манили похлеще любого магнита. Притягивали. Звали.
Но все мысли о поцелуях испарились, когда Настя развязала полы халата и предстала перед ним в одной шелковой сорочке с кружевным бюстом. Всё же не зря Зареченский покупал белье жене лично. Полные, налитые груди с острыми вершинками-сосками приковывали внимание мгновенно, и Михаил, снова мысленно выругавшись, накрыл обе разом.
Настя ахнула.
– Больно?
– Нет, – пауза. – Приятно.
Проклятье!
Эта девочка сводит его с ума.
Тяжело дыша и чувствуя боль в паху от острого возбуждения, Михаил максимально близко приблизился к Насте и, помня, что дышать алкогольными порами на неё не следует, склонился и накрыл один сосок губами, чтобы сразу же услышать ещё один судорожный вздох жены.
Её стоны, её реакция были порывистыми, он ни на секунду не сомневался, что он не контролирует их. Или ему в это очень сильно хотелось верить?
