— Вкусно? — Интересуется Ярик, покашливая.
Марта берет из рук Ласточкиной салфетку, вытирает ею пальцы, откладывает в сторону, а затем подносит к моему рту пирожное:
— Кусай.
Я понимаю, как это выглядит. Я все осознаю. И если это часть игры, то должен подыгрывать, чтобы побыстрее затащить ее в постель. Но также я понимаю, что ничего такого у нее и в мыслях нет. Вижу это по ее лицу, по веселому взгляду. И разум кричит мне: «Не делай этого. Не ешь у нее с рук. Ты пропал!»
Но я безвольно наклоняюсь к ее руке и… открываю рот.
Я кусаю гребаное пирожное, которое терпеть не могу — и все ради ее улыбки. Вот она. Искренняя, яркая, широкая. Зубки — белее фарфора, за ними мелькает розовый язычок. Пухлые губки, растянувшиеся в красивую плавную линию. Все, что я так сильно хочу целовать. Вся та сладость, которой никак не получается напиться, сколько бы ни старался.
Все такое беззащитное, теплое…родное… Все в ее лице. Даже эти покрасневшие и слегка припухшие от недосыпа веки, эти большие честные глаза с идеальными дугами бровей, эти покрытые румянцем щеки. Все, от чего буйно едет крыша. Все, что делает меня кем-то другим — каким-то новым мной. Колдовское, неземное, завораживающе таинственное.
— Так, ребята, кто-то еще хочет пирожных? — Спрашивает Дашка.
И я пробуждаюсь ото сна. Иду к кофейному аппарату, наливаю кофе, добавляю сахар и несу чашку Марте.
— Держи.
— А, спасибо. — Говорит она.
Спешно вытирает уголки рта салфеткой, садится на край стола и принимает чашку из моих рук.
— Сахара нормально?
— Да. — Кивает она, попробовав.
Сидит и болтает ногами, точно ребенок.
— Я запомнил, что ты кладешь пол-ложки. — Мой голос предает меня.
— Правда? — Ее удивление тоже искреннее.
У Марты сегодня хорошее настроение.
— Угу. — Стою рядом, не зная, может, лучше сесть.
— Через два дня открываемся уже со всеми нововведениями. — Напоминает Марта.
— Об этом я и хотел с тобой поговорить.
Смотрит на меня внимательно. Ее ноги перестают качаться.
— Говори.
— У нас хороший ди-джей, правда. — Прокашливаюсь, сцепляю руки в замок. — Талантливый.
— Мне вчера посоветовали кое-кого покруче.
— Давай хоть раз сделаем по-моему, Марта? Проси, что хочешь.
— Что хочу? — Ее глаза смеются.
Похоже, ей вообще было плевать на ди-джея, и она не собиралась его увольнять. Но за мое предложение зацепилась с интересом.
— Да. — Отвечаю я.
Я сажусь рядом, и теперь наши бедра тесно прижаты друг к другу. Моя кожа горит, ведь я чувствую ее жар даже через ткань одежды. Смотрю, как она вздыхает, и мое желание становится похоже на цунами — оно словно гигантская волна, утягивающая меня на глубину и забирающая дыхание.
— Ну… Не знаю… Ты можешь не курить больше в кабинете? — Вдруг спрашивает она.
— Да я могу вообще бросить. — Говорю я.
Идиот. Козел. Придурок.
Тряпка…
Что ты мелешь, вообще?
Но блин… На ее лице в этот момент расцветает такая улыбка, что я внезапно слышу, как разбивается мое сердце.
Кх-х-х!
— Вообще? Насовсем?
— Вообще. — Подтверждаю решительно.
— Идет.
Мы пожимаем руки.
Вашу мать…
Я — тот конченый осел, который сидит с девочкой из своих грязных фантазий, улыбается ей, смущаясь, и в придачу качает ногами, как гребаный третьеклашка.
18
Марта
Я смотрю на часы. Близится вечер.
Здесь, в помещении клуба, где нет ни одного окна, трудно определить, какое сейчас время дня или ночи. Бармен флегматично инспектирует запасы алкоголя, готовясь к смене, клубный шеф-повар только пришел на работу и о чем-то болтает с официантами, Дашка, пользуясь тем, что ди-джея еще нет, балуется аппаратурой, включая нам на половину громкости различные композиции, а мы с Тимом, устроившись за одним из столиков, в который раз обсуждаем детали нашей работы.
— Договориться с журналом? Нет проблем. У меня есть нужные связи. — Горделиво бросает Левицкий, разминая затекшие кисти рук. Он наклоняется на спинку диванчика и потягивается, как большой ленивый котяра. — Если ты хочешь вечеринку в стиле Playboy, она у тебя будет.
Надо же, как у него все легко! И опять он кичится этими своими связями, деньгами, знакомствами. Опять рисуется. Видимо, трудно или практически нереально вышибить из человека манеры, которые ему прививались с детства.
— Ты еще не устала от работы? — Спрашивает парень, когда я делаю пометку в бумагах и задумчиво прикусываю кончик ручки.
— Нет. Нужно все доделать.
— Вон. — Он машет в сторону танцующей за пультом Ласточкиной. — Дашка все сделает. Она и так расслабилась, посмотри.
— Давай уже обсудим все до конца. — Настаиваю я.
— Она — управляющая, а мы — владельцы. Это ее работа.
— Ты серьезно? — Я поворачиваюсь и внимательно смотрю на него. — Думаешь, работа владельца — лежать на диване? А деньги сами потекут рекой?
— Обожаю, когда ты ворчишь! — Дразнится Левицкий.
Улыбается. Так широко тянет лыбу и так терпеливо ждет от меня реакции, что хмуриться дальше не получается — я тоже расплываюсь в насмешливой улыбке.
— Все ясно. С тобой бесполезно об этом говорить. Никакой ответственности, никакой серьезности!
Не знаю почему, но мне ужасно хочется погладить его за ушком. Того и гляди, замурлычет, подставляя мне шею и спину.
— Хорошо, давай по-быстрому все обсудим, а потом я тебя украду.
— Ты меня? — Теряюсь.
— Да. И увезу куда-нибудь отсюда. — Многозначительно и с придыханием говорит он, придвигаясь ближе.
— Ну да. — Хмыкаю я, делая вид, что не поддаюсь его обаянию.
— Пойдем отсюда, скоро народ повалит.
— Да какой там народ, в будний-то день? Мы никому не помешаем.
— Нет же, Киса, я просто хочу уединиться с тобой!
— Кыш! — Отмахиваюсь я от его загребущих рук. — У тебя чего, Левицкий, настроение сегодня такое игривое? Вроде не весна. Кончай прикалываться!
— Ты меня убиваешь… — Паясничает он, падая на диван лицом вниз.
— Специальные угощения, розыгрыш клубных карт, — цитирую я ровным голосом, — спецпригласительные, Go-Go, Playboy-topless, девушкам до десяти вечера вход бесплатный. Так. Ну, и «девочки-зайчики» с пушистыми ушками и хвостиками — это само собой. Еще что-то забыли? Есть идеи?
