Я появляюсь в офисе фирмы ровно в полдень. Иду знакомыми коридорами — Яков частенько приводил меня сюда, поэтому знаю каждый закуток и каждую самодовольную рожу в этом здании. Со мной здороваются его коллеги и партнеры, а я отвечаю вежливым, но сдержанным кивком. Мне не хочется заговаривать с кем-то из них, чтобы не удовлетворять их любопытство.
И чтобы самой случайно не обнаружить, что кто-то из этих акул бизнеса в курсе моих «отношений» с главой предприятия. Хотя… Кауффман всегда был закрыт ото всех. Каким бы милым и общительным он не казался, свое нутро и свои грязные делишки мой приемный отец всегда держал при себе, боясь внезапного разоблачения. И это теперь мне только на руку.
— У себя? — Спрашиваю я у секретарши.
— А… — Заметив меня, Юленька подскакивает с кресла.
Бедняжка. Она только отвлеклась на свой мобильник, а я уже вышагиваю мимо нее прямо к двери, ведущей в кабинет ее шефа.
— Я должна ему сообщить… — пищит она.
Но я уже вхожу.
— Я просил… — оборачивается Эдик.
Видит меня и замирает в недоумении.
— Как поживаете, Эдуард Викторович? — прохожу и сажусь в кресло.
— Марта? — Он оглядывает меня с головы до ног.
Вероятно, мужчину сбивает с толку перемена в моем имидже. Совсем недавно дверь в его кабинет с ноги открывала пацанка в косухе, а теперь перед ним молодая дама в деловом костюме. Сидит, улыбается и дерзко покачивает ножкой, облаченной в туфельку на тонкой шпильке.
— Юленька, можешь быть свободна, — мужчина прогоняет секретаршу, не глядя. Жестом, которым обычно отгоняют назойливых мух. Едва дверь за ней закрывается, Эдик качает головой: — Какие перемены, Марта…
— О чем ты? — Улыбаюсь я, выдерживая его ехидный взгляд.
— Твой внешний вид. — Он поправляет прилизанные гелем волосы.
— Ах, это… — Кокетливо пожимаю плечами. — Должность обязывает.
Эдик приподнимает тонко выщипанную бровь:
— Похвально. Мне нравится, что теперь ты выглядишь более… солидно.
— Может, сразу к делу? — Предлагаю я, доставая из сумки папку с бумагами.
Какие бы комплименты мне не делал этот человек, не стоит забывать, что он всегда будет действовать только в своих интересах.
— Что ж, давай. — Эдуард Викторович поправляет запонки, затем узел галстука и неуклюже усаживается за стол. — Какое у тебя ко мне дело?
— Как мы и договаривались. — Я встаю, кладу папку с бумагами на его стол и сажусь обратно. — Промежуточные итоги моей работы. Как видно из последнего отчета, прибыль ресторана значительно выросла. Прибыль клуба после ребрендинга тоже выросла в разы, и это только начало. Точные цифры в последней колонке.
Эдик заглядывает в папку, быстро листает отчеты — точно колоду карт тасует. И тут же захлопывает.
— Хорошо, я ознакомлюсь.
У меня внутри разгорается недовольство.
— Когда?
— Когда будет время.
— Это что, нельзя прямо сейчас сделать? — Я наклоняюсь вперед. — Ты же знаешь, что это всего лишь формальность. Мне не нужно твое одобрение, чтобы встать у руля компании. Мне нужно, чтобы ты поручился за меня перед советом директоров. Я хочу, чтобы мне доверяли. И я полностью готова управлять делами предприятия.
Эдик сцепляет пальцы в замок и долго смотрит на меня. Затем медленно откидывается на спинку кресла.
— Послушай, девочка. — Наконец, говорит он. Прочищает горло и продолжает: — То, что ты сделала для этой конторки, весьма похвально. Но это… капля в море. Не стоит быть наивной, полагая, что все эти серьезные люди из совета директоров примут тебя с распростертыми объятиями и сразу подпустят к управлению фирмой.
— Но я имею право! — Взрываюсь я.
— Ты еще ребенок, Марта.
— Мне восемнадцать! Они не могут ничего решать без меня! Здесь все принадлежит моему отцу!
Эдик глубоко вдыхает, затем шумно выдыхает.
— Дела так не делаются.
— Значит, я найду способ избавить тебя от твоей должности. — Говорю, вскакивая с кресла. — Я совершеннолетняя. И знаю свои права!
— Погоди, сядь. — Все тем же надменным жестом указывает он.
Не знаю почему, но я подчиняюсь. Все еще дышу тяжело, мои пальцы сами собой сжимаются в кулаки, а ладони потеют.
— Я верю, что ты подготовилась. — Спокойно произносит Эдик. — Ты умная девочка. Наверное, проконсультировалась с кем-то. Но… знаешь… теория на деле всегда разнится с практикой. Эти люди опасны, и они найдут тысячу причин и лазеек, чтобы не подпускать тебя к своему бизнесу. Не знаю, зачем тебе все это, но поверь мне: максимум, на что ты можешь рассчитывать, это чисто формально участвовать в голосовании по важным вопросам.
— Нет!
— Марта. — Его голос становится тверже. — Несмотря на то, что между нами не все гладко, я желаю тебе только добра, поверь. И я так же, как и ты, заинтересован в сохранении и преумножении капиталов твоего отца. Поэтому послушай меня сейчас внимательно.
— Я все равно получу то, на что имею право. — Тихо говорю я.
Мой голос звучит беспомощно. Кажется, мой главный план сейчас дает трещину, и перепуганное сознание в панике принимается просчитывать все ходы, пытаясь найти хоть какое-то решение.
— Есть еще твоя мать, не забывай. У нее такие же права, как и у тебя. — Замечает мужчина, наклоняясь на стол и упирая локти в столешницу. — Но и это не все.
— Что еще?
— Вчера я получил дубликаты медицинских заключений и исследований из клиники, где наблюдался твой отец.
От услышанного меня пронзает ледяным током.
— И? — Пытаюсь оставаться спокойной, но руки начинают неумолимо дрожать.
Эдик прищуривается:
— Лечащий врач Якова говорит, что настаивал на операции. Почему ты мне не сказала?
Проходит несколько секунд прежде, чем я отрываю язык от неба, чтобы произнести:
— Потому что я не рассматриваю такую возможность. — Выпрямляюсь и складываю ногу на ногу. — Если удалить гематому, то, возможно, ему станет лучше. А, возможно, не станет. Шансы пятьдесят на пятьдесят, и я не готова рисковать жизнью отца из-за призрачной надежды.
Я заставляю себя успокоиться, но в горле пересыхает. Сердце бьется все отчаяннее, щеки пылают огнем.
— Жаль, что я не проконтролировал этот вопрос сразу. Мне совсем по-другому обрисовали ситуацию. — Хмурится мужчина. — Без оперативного вмешательства шансы на восстановление у твоего отца не так уж велики. А ведь мы все хотим, чтобы он быстрее поправился, разве нет?
— Это опасно. — Хрипло отвечаю я. — Мы… мы можем его потерять.
Эдик смотрит на меня с виноватой улыбкой:
