— Он не такой. — Смеюсь я.
— Такой.
— Ну, может только чуть-чуть.
— Ну да.
Мы подставляем ладони ко лбу, делая «козырек», чтобы солнце не мешало нам видеть приближающийся автомобиль. Наблюдаем, как он останавливается на подъездной площадке. Тим выходит и машет нам рукой. Машем ему в ответ. Мое сердце в очередной раз сжимается в приступе безграничной любви к этому человеку.
Мы ждем, что он оставит машину и пойдет к нам, но вместо этого Левицкий обходит автомобиль, распахивает заднюю дверцу и подает кому-то руку.
— Кого он там еще притащил тв…? — Усмехается Ян.
Но тут же осекается на полуслове. Его напряжение моментально передается мне. Я пытаюсь увидеть, но солнечные лучи размывают картинку. Мне кажется, что это обман зрения. Просто мерещится… Но хрупкая фигурка медленно отделяется от автомобиля и замирает. Теперь ее видно лучше, и у меня лед разбегается по венам.
Не может быть…
Мы встаем одновременно. У меня перехватывает дыхание. В попытке устоять на ногах, я до боли впиваюсь в руку Яна.
— Как… — хрипло говорит он.
Светлые волосы тонкими шелковыми лентами блестят на солнце, бледная кожа кажется матовой, почти прозрачной. Тонкие плечи, тонкие руки, ноги… Все такое изящное, хрупкое, невесомое. Такое родное… Ветер рвет подол ее платья, играет лентами на поясе, и мы почти уверяемся, что это не мираж, когда вдруг она поворачивается и… находит нас взглядом.
Любовь. Любашка, Любочка!
Живая!
С губ Яна срывается какой-то нечеловеческий, почти беспомощный стон, похожий на рыдание. Мы срываемся с места и несемся к ней, запинаясь и обгоняя друг друга. Мы все еще не верим в то, что это может быть правдой. Все внутри обрывается, когда внизу, под шапкой из солнечного света, мы видим ту самую девчонку ангельской красоты.
Я притормаживаю метрах в пяти от нее. Не могу поверить своим глазам. Любовь! Такая же, как в моих воспоминаниях, только немного повзрослевшая. Все еще напоминающая собой маленькое ласковое и пушистое облачко. Я закрываю рот рукой, разражаясь в немом рыдании, сгибаюсь пополам от слез, а Ян налетает на нее с разбега. Подхватывает, отрывает от земли и прижимает к груди.
Я реву, а он кружит ее.
Я реву, а он кружит.
А когда он ставит Любовь на землю, я вижу, что они оба тоже ревут. Подбегаю и накрываю их обоих руками. Мы стоим втроем и рыдаем в голос, не в силах разомкнуть наших объятий. Не может быть. Так не бывает! Спасибо, спасибо!
Когда у меня получается немного успокоиться, я вытираю слезы и подхожу к довольному Тиму. Тот, навалившись на крыло автомобиля, с улыбкой чеширского кота наблюдает за объятиями ребят.
— Как? — Шмыгнув носом, я прижимаюсь к нему. — Как ты ее нашел?
Тим накрывает меня сверху своей сильной рукой и целует в лоб.
— Директор детского дома тоже под следствием. Теперь они тянут все ниточки, ищут всех проданных детей. Одна из таких ниточек и привела к Любе.
— К Любови. — Поправляю я.
— Надо же как.
Я окунаюсь в любимый запах — запах Тима, и закрываю глаза.
— И за что мне такой подарок, как ты? — Говорю тихо.
— Я не подарок. — Напоминает он.
— Подарок. — Улыбаюсь я.
Открываю глаза.
Ян целует Любовь. Любовь целует Яна. Это так… странно. И так… красиво!
— Карине придется непросто. — Кашляет Тим.
— Она всегда знала про нее. — Говорю я. — Разберутся как-нибудь.
— Да. Главное, что теперь вся семья в сборе.
— Да.
— Я заслужил поощрение? — Голос Тима становится бархатно загадочным.
— Возможно. — Улыбаюсь я.
— Нет, точно. Заслужил… — Мурлычет он.
— На что ты намекаешь?
Тим шепчет мне кое-что на ухо, и я смеюсь. Мои щеки мгновенно вспыхивают.
— Вот прям так? Обкатать твою коняшку?
— Моего жеребца!
— Это ты сейчас про своего хромого пони?
— Он что, такой маленький? — Обиженно хмурится парень.
— Ну… — хохочу я. — Малыш. Как его? Пинки пай?
— Я зову его Буцефал!
— Прекрати! — Хихикаю, когда он кусает меня в шею. — Аха-ха, Тимка!
Прижимаюсь к нему всем телом. Обнимаю, подставляю губы для поцелуя и закрываю глаза. Стоило пережить все несчастья, чтобы однажды узнать вкус его любви. Мы целуемся, и это чувство уносит нас высоко в небеса.
Ужасный, ужасный Тим!
И никакое ты не чудовище.
Мой. Любимый и неповторимый. А я твоя.
Твое проклятие.
А ты… Ты — мое благословение!
Конец
