— Не-а, не помню. — Оля шла, забывая глядеть себе под ноги.
— Такой же ходил, как Гай, надменный. Весь из себя. Редко появлялся в университете, а потом и вовсе пропал куда-то.
— А я где была?
— Да со мной вроде всегда была.
— Тогда странно…
Мне оставалось только пожать плечами.
Мы вернулись в общежитие в бодром расположении духа. Когда подошла моя очередь в душевую, я как раз успела попить чаю, перекусить бутербродами и прибежать в коридор в обнимку с полотенцем. Вошла в ванную комнату и закрылась на щеколду.
О, это было прекрасно. Не деревенская банька, всего лишь общественная душевая, в которой приходилось постоянно находиться в тапочках под нетерпеливое покашливание за дверью, но я смогла насладиться процессом в полной мере. Постояла под горячими струями воды, отрешаясь от всего на свете, расслабилась, успокоилась, привела мысли в порядок. И что важнее — вымыла с шампунем свои нерадивые волосы.
Как говорят француженки: не нравишься самой себе, просто помой голову.
А когда я вернулась в комнату, обнаружила Олю спящей поперек кровати в позе креветки с учебником по экономике организации в одной руке и глупым любовным романчиком в другой. Осторожно накрыла ее одеялом, забрала книжки, убрала их на тумбочку и подошла к зеркалу.
Пожалуй, без очков я нравилась себе больше: никаких тебе мелких веснушек, неровностей кожи, и даже овал лица будто бы чудным образом выровнялся.
Поправила пальчиками форму бровей, повернулась сначала одним боком, затем другим, улыбнулась самой себе. «Ничего так». Расчесала волосы и еще раз оглядела свое лицо придирчиво и досконально.
Затем сняла халатик, оделась в спортивные брючки и мягкую розовую кофточку, которую купила мне мама. Это была ее последняя покупка, последний подарок. Невероятно печально и трогательно. А ведь мне шло. Мамочка всегда знала, что мне к лицу, и часто угадывала мои пожелания.
Повертелась в последний раз перед зеркалом.
Почти готова была признаться себе, что мне нравится то, что я вижу, когда вдруг зазвонил телефон.
8
— Хорошо, записала. — Пришлось немного слукавить.
Да соврать, попросту говоря.
Я носилась по комнате в поисках ручки или карандаша, но ничего подходящего никак не находилось.
— Да-да, всё поняла. Принесу.
На линии было очень шумно. Так, словно это Паша звонил мне с оживленного шоссе — все гремело, трещало, звенело. Я отложила телефон и, повторяя названный им адрес, принялась искать ручку. В сумке ее не нашлось — ничего удивительного, еще утром отдала свою Женьке. «Не может же быть в этой комнате всего одна ручка, так?»
Стала переворачивать на столе все учебники, тетради и, наконец, в одной из них обнаружился карандаш. Нацарапала на клочке бумаги адрес, затем привела в порядок курсовую и сложила ее в пакет. Причесалась. Кудряшки уже подсохли и приняли свой обычный вид: будто большая шапка пушистого тополиного пуха собралась над глазами. Пришлось закрутить с двух сторон эту гриву в жгуты и заколоть сбоку невидимками. Получилась милая девичья прическа, которую Олька часто называла «колхоз». Но мне нравилось, поэтому оставила так.
Протянула руку, чтобы по привычке взять с полки очки, но их там, конечно же, не оказалось. Мысль о том, чтобы перейти на линзы меня пугала: вставлять что-то в собственные глаза, оттягивая до предела веко? Ковыряться в собственном глазном яблоке, скользя по нему пальцами? Бррр!
К тому же, я помнила те времена, когда еще в школе пыталась перейти на линзы — три дня адского мучения, когда ты с утра до вечера только и мечтаешь прийти и вынуть эту мерзкую медузу из своих век. Фу. А потом были и другие модели, и разные фирмы, и новые, безуспешные попытки подобрать подходящие линзы, но все в итоге оборачивалось для меня неизменными мучениями и возвращением к старым-добрым очкам.
«Отнесу курсовую, потом к маме. Буду поздно, но буду» — написала в записке для Оли и оставила ее на столе. Обычно часы посещений в больнице заканчивались в восемь вечера, но мне позволяли сидеть и до десяти, а в одиннадцать наше общежитие уже закрывалось. Поэтому за час мне нужно было добраться обратно. И, конечно, никто не оставил бы меня на улице, но поиздеваться, долго не открывая, а потом уморить чтением ворчливой монотонной лекции — это для нашего коменданта было истинным удовольствием. Поэтому и приходилось рассчитывать время таким образом, чтобы не опоздать к закрытию.
Когда я вышла на улицу, телефон в кармане опять запиликал. «Что там еще?» На дисплее отобразился номер Лиры — волонтера приюта для животных, в который я приезжала пару раз в неделю, чтобы вносить пожертвования, помогать прибраться и выгуливать собак.
— Да. — Ответила, глядя, как солнце опускается на крыши высоток.
— Настя?
— Да. — Я улыбнулась. — Или ты кому-то другому звонишь?
— Насть! — Голос Лиры звучал беспокойно. — Мне нужно, чтобы ты приехала к нам.
— Хм. А завтра можно?
— Тут такое дело… — Она прочистила горло. — Нам очень нужна помощь. И ты как-то говорила про доброе дело.
— Да.
— И фамилия у тебя Ежова, и вообще, я подумала, наверное, это какой-то знак.
— Что? — Я уставилась на листок с адресом. В принципе, это было по пути. — Доброе дело, да. Блин. Ладно. Жди, Лира, заскочу по пути.
— Ох, спасибо, Насть! Я твоя должница!
— Надеюсь, это что-то действительно важное.
— Даже не сомневайся.
И я поплелась к станции метро.
Путь не занял много времени. Когда поднялась наружу, над городом уже стояла серая сумеречная дымка. Не то чтобы стемнело, но мои глаза уже не видели так четко. К тому же, при попытке «настроить резкость», прищуриваясь, они слезились, как от песка. А мне очень нужно было сориентироваться: где нахожусь, куда идти, как найти нужную улицу.
Остановилась, огляделась по сторонам. «Всё верно». Если пойти по этой улице до конца — там будет приют. Чтобы доехать до указанного адреса, мне нужно будет вернуться обратно и сесть на автобус. Подошла к остановке и нашла расписание. «Отлично». Нужно поторопиться — негоже шастать по незнакомому району, когда стемнеет.
И я быстрым шагом направилась вдоль улицы.
Приют встретил меня знакомым лаем.
— Альма, Клык, Алый, Пончик, Буба! — Шла меж клеток, без опаски подставляя ладони собакам. Они прыгали на ограждение, радостно скуля. Прижимались к решетке, облизывая мои пальцы. — Привет, Ворчун! — Маленький карликовый пинчер, мелко дрожа и активно виляя задом, растекался довольной лужицей при виде меня. Пришлось остановиться, чтобы его погладить. Просунула руку сквозь решетку и почесала ему спинку. Он принял ласку, рыча и скуля одновременно.
