— Не знаю. — Ответил искренне. — Наверное, на меня затмение нашло.
Лена вздохнула и улыбнулась. Мы оба молчали. Она крепко сжала мою руку, подползла ближе и положила голову на плечо.
Я закрыл глаза.
— Ты заступился за меня. — С непривычной дрожью в голосе сказала сестра. — Мне рассказали про Левицкого. Спасибо тебе, Рома.
— Обращайся. — Моих сил хватило на кривую полуулыбку.
— Ром?
— Да.
— Это правда, что про тебя пишут на сайте черной метки?
Плечо невольно дернулось, и Лене пришлось поднять голову. Я открыл веки и пристально посмотрел на нее.
— А что там?
Сестра встала, взяла со стола свой смартфон и зачитала мне объявление. Все внутренности моментально скрутило цепкими клешнями стыда. Бедная Настя. Каково ей было это переживать?
И внутренний голос опять завел привычную шарманку: «Наверное, я больше не услышу ее нежный, задушевный голос. Никогда не поцелую, не смогу дотронуться. Мы больше не сможем гулять вместе по улицам города, держась за руку, и смотреть друг другу в глаза. Она больше не захочет меня видеть. Никогда».
— Так это правда, Ром?
— Да. — Выдохнул, касаясь пальцами ее руки. Приподнялся, подставил подушку к спинке кровати, сел и потер ладонями помятое лицо. — Это очень долго было правдой, а потом я решил все прекратить, но стало уже поздно.
— Расскажи мне. — Ленка забралась с ногами на мою постель и села плечом к плечу.
И я нехотя, но поведал ей о том, как жил последние полгода, как мне было на всех плевать, и о том, почему с легкостью согласился на это пари. И про Настю. Как моя душа загоралась радостью рядом с ней, как я становился другим — прежним Ромой, который умел любить и верить. А потом и о том, как все сам испортил и уже не мог вернуть назад.
— Это все Лида. Она написала про тебя на сайт. — Ленка сгребла в охапку мое одеяло и придушила его, словно оно было моей бывшей подружкой. — Чувствую, это ее рук дело.
— Да неважно. — Улыбнулся я. Потянулся за телефоном, проверил звонки. Когда я шел домой вечером, набирал Настю, наверное, раз сто, но она так и не ответила.
— Тебе нужно пойти к твоей девушке и все ей рассказать. Если любит, простит.
— Думаешь? — Я взглянул на сестру.
— Знаю. — Она прижалась лбом к моему плечу. — Просто скажи о своих чувствах. Плевать, если получится как-то коряво. Эта твоя Настя должна знать, что она для тебя значит многое.
— Она для меня — весь мир. — Поправил я.
— Тем более. — Улыбнулась Лена.
Я уставился в потолок:
— А если пошлет подальше?
— Попробуешь еще раз.
— А если снова откажет?
— Еще и еще. Пока не устанет отказывать.
— А если я ее достану до такой степени, что она меня прибьет?
— Ну, ты же говоришь, что жить без нее не можешь?
— Не могу.
— Значит, выбора у тебя нет.
— Нет.
— Тогда вперед.
— Нет. — Решительно ответил я, стараясь контролировать дыхание. — Есть у меня еще одно дело. — Поцеловал Ленку в лоб и вскочил с кровати. — Нужно старые дыры в карме залатать, а потом уже пытаться найти Настю.
Сорвал с себя одежду, вытащил из ящика чистую футболку, натянул и посмотрелся в зеркало. Змей Горыныч в лучшие годы и то посвежее, наверное, выглядел. Вот же беда…
— Лен. — Позвал сестру.
— Да? — Она все еще внимательно наблюдала за мной.
— Покормишь Серегу?
— Кого?
— Нашего с Настей ежа. — Кивнул на клетку.
— Уже! — Радостно спрыгнула с постели сестра.
* * *
Елена Викторовна встретила меня в коридоре. Дала бахилы, халат и проводила до палаты.
— Так что говорят врачи? Есть какая-то надежда? — Спросил ее с замиранием сердца.
— Никто не знает, Рома. — Женщина только пожала плечами.
— Она когда-нибудь очнется?
Елена Викторовна толкнула дверь и пропустила меня вперед.
— Может, да. А может, никогда. — Ее тихий вздох нарушил тишину. — Никто не знает, в каком состоянии она будет, если даже придет однажды в сознание. Иногда требуются долгие месяцы реабилитации, дорогостоящие препараты, оборудование, уход специалистов, чтобы вернуться к нормальной жизнедеятельности, а порой человек выходит из комы и довольно быстро возвращается к обычной жизни. Никогда не знаешь наверняка.
Я вошел в палату и замер. В мерном писке приборов и запахе медикаментов угадывалась атмосфера больничной палаты. В остальном же, это была просто комната, посреди которой на кровати безмятежно спала женщина. Бледное лицо было тронуто несколькими морщинами, а светлые волосы, извитые мелкими кудряшками, были аккуратно уложены в косу и покоились с правой стороны ее лица.
— А ее родные? У нее есть родные? Они навещают ее?
Я боялся подойти ближе, потому что внутри меня все сжалось от какого-то непонятного чувства. Казалось, что если увижу ее лицо вблизи, то вспомню все, точно это было только вчера. Вспомню ее лицо, залитое кровью, безвольное тело, руки, висящие плетьми, и запах гари, въевшийся в мою кожу почти насквозь.
— У нее есть брат и дочка.
— Маленькая? — Почему-то на ум пришло воспоминание о свертке с чем-то розовым, за который цеплялась женщина, пока еще была в сознании.
— Да нет. Как ты, наверное.
— Это хорошо. Я думал, она совсем одна.
— Хочешь побыть с ней?
— Я? А… эм… да. — Сглотнул.
— Тогда садись. — Елена Викторовна подвинула мне стул. — Поговори, если хочешь. Говорят, что они все слышат.
— Да? — Мне стало не по себе. — А как ее имя?
— Вероника Евгеньевна.
— Хорошо. — Подошел к стулу и сел. Дождался, пока Пашкина мать выйдет, а затем перевел взгляд на лежащую в окружении проводов и приборов женщину. — В общем, здравствуйте. Вероника. Вы меня не знаете…
Ничто не изменилось. Она по-прежнему словно спала, и только по движению вздымающейся и опадающей груди можно было понять, что она жива. Мне пришлось собраться с духом, чтобы взглянуть в ее лицо. Все это время я видел эту женщину во сне. Не каждую ночь, но часто. И никогда — ее лицо. А теперь оно казалось мне даже знакомым…
И ведь думал, что ничего и не запомнил в той суматохе. Только вышел из офиса отца. Не то, чтобы в состоянии шока — мне даже дышать было больно. Увидеть его с девушкой, которая мне нравилась, в таком недвусмысленной ситуации — это как получить обухом по голове.
Мне жить не хотелось от их предательства, иначе бы я вряд ли кинулся спасать незнакомых людей из горящей машины. Бежал по тротуару и даже не чувствовал крупных капель, летящих в лицо. Бежал бесцельно, куда глаза глядят. А потом небо совсем затянуло, дождь зарядил сильнее, и вдруг — визг шин и хлопок. Точно звук сминаемой консервной банки.
