Всякий раз, получая на рассвете сообщение с пожеланием доброго утра, чувствовала, как кружится голова от счастья. Замирала с блаженной улыбкой на лице, когда он осыпал меня комплиментами, когда говорил, что соскучился и интересовался моим здоровьем. Удивительно, но он понимал меня во всем.
Совпадали наши взгляды на кино, музыку, наши пристрастия в еде. Гоша всегда находил нужные слова, чтобы поднять мне настроение, терпел капризы и словно по щелчку пальцев мог успокоить, если я нервничала.
В первый раз в жизни я открылась кому-то настолько сильно. Впервые была искренней, рассказывала о себе, о жизни, о проблемах в семье. И ему, правда, было интересно. Так мне казалось. Вскоре мы начали созваниваться. Могли часами висеть на телефоне или болтать в скайпе.
Сначала во время видео-звонков я прятала лицо за распущенными волосами, стесняясь его взгляда, но вскоре доверилась, привыкла и уже принимала, как своего. Даже на экране компьютера он казался мне самым красивым, добрым и милым. После каждой такой беседы сердце колотилось, как бешеное, отдаваясь в ушах одной лишь мыслью: мое.
Вот это именно тот, кто мне нужен. Тот, от кого перехватывает дух. Тот, кого хочется пустить себе в душу, с кем хочется делить и горе, и радость. Именно он. И я была счастливее всех на свете. Светилась ярче солнца и не могла думать ни о чем другом.
Через месяц активной переписки прибежала к нему домой. А куда еще? Его и ходячим-то с трудом можно было назвать. Мы пили чай, смотрели телевизор, разговаривали, преодолевая просто бешеное смущение, и все время хохотали, как ненормальные. На следующий день я пришла снова, чтобы вывести Игоря на прогулку. Потом еще и еще. День за днем. Так наши встречи стали постоянными, а общение перерастало в нечто большее. Касания, поцелуи, признания….
Не могла дождаться того дня, когда приду в универ. Да, может, мне и хотелось, чтобы меня приняли в их компанию, как свою. А может, хотелось, чтобы просто заметили, но романтические отношения с самым популярным мальчиком группы уж точно вызвали бы эффект разорвавшейся бомбы. Наше счастье перестало бы быть тихим, но оставалось бы нашим. Моим и его.
Но реальность оказалась жестче, чем предполагалось.
То, что не было никаких нас, я поняла уже в первый день. Пришла, села, как обычно, на последний ряд и с замиранием сердца ждала. Вот Игорь придет, обнимет, поведет за собой. Но он ворвался в аудиторию с привычным задором, не удостоив меня даже взглядом, и сразу направился к своим. Ни поцелуя, ни приветствия, ни даже кивка головы. Ноль. Ничего.
Целый день они громко обсуждали каникулы. Игорь красовался, размахивая костылями, хвастался тем, что уже может ходить, почти не прихрамывая. Открыто клеился к Старыгиной. И даже не посмотрел в мою сторону. Ни разу.
Помню, как бежала, глотая слезы, к его дому. Как долго ждала возле подъезда под дождем, чтобы объясниться. Как он удивился и нахмурился, увидев меня, и как спрятал глаза.
— Да ничего ведь не случилось, — шептал он, открывая ключом дверь и толкая меня внутрь, — идем.
И я вошла. Костыль притянул меня к себе, дыша неровно, прерывисто. Гладил сильными руками. Торопливо, настойчиво. И меня била дрожь, лишая дыхания и рассудка, наваливаясь всей тяжестью мира на хрупкие плечи.
— Эй, все нормально, — сказал он, скользя руками по моей спине.
И я знала, что нормально уже не будет, но не могла пошевелиться. Словно проваливаясь в бездну, глядела куда-то мимо него сквозь пелену из слез, застилавших глаза, и молчала. Снова и снова глотая слова, которые тугим комком застревали в горле. Слова, которые я собиралась сказать, но так и не сказала. По крайней мере, вслух.
— Маша, Маша, — повторял он, будто заезженная пластинка.
А его руки в это время метались по моему телу, как в бреду. Меня тошнило от запаха мятной жвачки, от мокрого языка по-хозяйски орудовавшего у меня во рту, от его губ, солоноватых на привкус. Но я не сопротивлялась. Послушно легла, позволяя первому в моей жизни мужчине снять с меня свитер и отодвинуть в сторону и приспустить лямки бюстгальтера. Позволяя ему любоваться увиденным. Глазами, почти темными от вожделения. Трогать потными ладонями, мять пальцами и целовать.
Чувствовала его дыхание на своей коже, но не могла даже двинуться. Потом он опустился ниже, одним движением сдирая с меня белье, и быстро навалился сверху. Впивая губы в мой рот, оставляя свою слюну на горящих щеках и шее. И разрывая меня изнутри тягучим горячим пламенем.
Ничего не случилось. Ничего не случилось.
Нормально. Нормально.
Все повторяла я себе, пока он вдавливал меня в матрас. Забывая, как дышать, как видеть, как жить. Глядя в потолок и просто принимая происходящее. Я могла отказаться, могла оттолкнуть, но не сделала этого. А потом все закончилось. Все.
Он откатился и плюхнулся на подушку мокрым от пота затылком.
— Хорош! Вот это да! — Похвалил сам себя.
Я встала, не глядя в его сторону, натянула дрожащими руками одежду и ушла.
Вероятно, он что-то говорил мне. Не помню. Не слышала. Плелась домой в каком-то тумане. В полной тишине. В мире, в котором была отныне только я.
В день, когда я почти умерла.
Больше не было никаких звонков, сообщений, встреч и даже взглядов. Ничего. Только перешептывания и тихое хихиканье каждый раз, когда я входила в аудиторию. Но и они быстро сошли на нет.
Все забывается. Почти все.
До сих пор не могу объяснить даже самой себе, почему так случилось. Шок? Растерянность? Неверие в то, что моя сказка могла так глупо оборваться на самом интересном месте и превратиться вдруг в пыль? Не знаю.
Сначала все ждала, когда же Игорь, наконец, скажет, что был не прав. Что запутался. Ждала даже, когда уже понимала, что все зашло слишком далеко, и это не то, чего я хотела и как себе представляла. Верила и надеялась, даже теряя почву под ногами. Готова была цепляться за эту последнюю ниточку до последнего. И только встав с его кровати, поняла, что это все. Конец.
Ничего ведь и не было. Я все придумала себе сама. Так хотела верить в любовь, что увидела ее там, где на нее не было даже намека. Интерес, похоть, игра — все, что угодно, только не настоящие чувства. Глупая маленькая Маша…
Какой же жалкой я себя чувствовала, сидя под душем и пытаясь оттереть с кожи следы его прикосновений. Терла, терла мочалкой чуть не до мяса и все говорила про себя: тупая доступная шлюха, вот ты кто. Тупая и доступная. Тогда мне казалось, что если повторить это раз двести, то станет легче. Но легче, конечно, не становилось. Только росла ненависть к себе, множился стыд и желание закрыться ото всех.
Открыто меня не задирали, но вдруг появившиеся загадочные улыбки на лицах парней я заметила, конечно, сразу. Такое трудно игнорировать. Никто не тыкал пальцем, даже не называли больше сурикатом какое-то время, а через пару месяцев и вовсе забыли. А я…
