Но меня сейчас сильнее волновало то сообщение, которое пришло на телефон от мамы. Плохо было дело, явно плохо. Мы знали, что отец болен, но никогда не просили ее рассказывать подробностей. Мама почему-то решила, что это ее крест, да и просто жалела человека, за которым больше некому было ухаживать. Потому не могла оставить в беде. А теперь она звала к нему нас, его детей. Брошенных им самим когда-то.
Пашка… Тот совершенно ничего не хотел слышать о предателе. Никогда. Болезнь его он считал мнимой. Подозревал, что деньги матери пропивает. Помощь оказывать беглому отцу пытался запрещать. Захочет ли он теперь прийти? Вряд ли. Даже слушать не будет.
Я? Да я даже не знала, как мне реагировать на человека, которого и помню то с трудом. Какой-то образ отложился в памяти: мужчина, среднего телосложения, с крепкими сильными руками, коротким ежиком волос и напряженными темными глазами. Который редко бывал дома и почти никогда не играл с нами.
Чаще он брал на себя функции наказания. В основном, брата, потому что тот любил разбирать игрушки и раскидывать. Папа сажал меня за стол, давал карандаш и альбом, а сам ходил по комнате и отчитывал сидящего на полу Пашку.
Был ли причиной сломанный игрушечный КАМАЗ или камешек, выпущенный из рогатки, тирады всегда были долгими и сводились к тому, как сильно он был в нем разочарован. После их окончания отец уходил на кухню, а я соскакивала с места, чтобы пожалеть брата. Пашка всегда слушал молча, не хотел получить по заднице. Знал, что неповиновение будет сурово наказано. И долго потом не выходил из комнаты.
Вот и все воспоминания. Все счастливые моменты всегда ассоциировались с мамой. Так зачем нам вдруг понадобилось посещать этого человека? Что такое стряслось?
Я махнула рукой, останавливая такси. В большом уютном кармане кардигана нашёлся миниатюрный клатч. Значит, с оплатой проблем не будет. Назвала адрес, который всегда значился мелким шрифтом на платежках за кредит. Когда машина тронулась с места, достала из кармана звонящий телефон и приложила к уху.
— Да.
— Прости меня! — Послышалось из трубки.
— За что? — Улыбнулась я, глядя на мелькающие за окном большие шикарные дома.
Руки все еще тряслись, то ли от волнения, то ли от обиды. Не совсем приятно было ощутить, что не соответствуешь чьим-то представлениям о том, как должна выглядеть девушка сына.
— Мама сказала, что он принял тебя за прислугу… — Димкин голос казался взволнованным.
— А, ты про это… — Беззвучно рассмеялась я. — Не переживай, я, кажется, в норме. — Обвела себя взглядом. — В таком виде меня скорее можно было принять за городскую сумасшедшую: большой вязаный кардиган поверх коктейльного платья, тапочки с пушистиками на ногах, растрепанные волосы. Тот еще видок.
В зеркало заднего вида заметила, как улыбается усатый дядечка-таксист.
— Маш, я же тебя знаю. — Дима, кажется, не поверил наигранной бодрости моего голоса. — Если ты ушла, значит…
— Нет. — Поспешила его успокоить я. Мне еще только предстояло сражение со своими комплексами, и не хотелось пугать парня, делавшего меня сильнее, своими глупыми страхами. — Пару недель назад я бы пулей вылетела от вас вся в слезах и соплях. А сейчас… мне было немного неловко, не более. Да и мама попросила приехать. А так, я бы с удовольствием осталась, чтобы посмотреть, как твой отец выкрутится из неловкого положения.
— Шутница. — Выдохнул он. На заднем плане послышались возбужденные голоса его родителей. Мама что-то громко говорила, отец время от времени несмело отвечал. — Только недавно говорили о том, что тебя пугает… и как назло это…
— Я знаю. Но если ты пообещаешь не ругаться с родителями, постараюсь как-нибудь пережить произошедшее.
— А что твоя мама? — Встревоженно спросил Дима. — Злится, что ты не ночевала дома?
— Нет. — От мыслей о ее сообщении в горле встал ком. — Просила приехать к отцу. Думаю, там что-то серьезное. Он ведь болен.
— Мне приехать?
Голоса, идущие фоном, начали стихать.
— Сначала разберись с последствиями вечеринки. — Посмотрела в окно. Автомобиль успел завернуть в наш район. — Папа… сильно орал?
— Немного. — Хохотнул парень. — Пока мама не осадила. Сейчас вот «лечит» его по поводу невоспитанности.
— Ну, ты давай там, иди, прибирайся под шумок.
Он замолчал.
— Я переживаю за тебя. — Сказал после некоторой паузы.
— Все в порядке. — Набрала в легкие больше воздуха. Облизнула пересохшие губы. — Скажи Софии Александровне, что тапочки верну. Пусть не выкидывает пока и не носит мои туфли.
— Смешно. — Дима прокашлялся. Где-то рядом с ним послышался голос его мамы. Она звала сына. — Слушай, я приеду, как только освобожусь, ладно?
— Идет.
— Скучаю по тебе.
Навалилась на стекло и закрыла глаза, мечтая очутиться рядом с ним.
— А я еще сильнее.
— Вот ведь. — Рассмеялся Дима. — И как мне, такому счастливому, теперь разбирать весь этот бардак?
Сжала телефон в руке. Все бы отдала сейчас, чтобы увидеть его улыбку.
— Пусть папа вызовет уборочный десант из агентства!
— Не напоминай, — Калинин перешел на шепот, — мне так стыдно за него…
— Честно, все хорошо. — Тихонько вздохнула, глядя на сонные утренние улицы. — Я буду на связи.
— Скоро приеду. Жди.
— Хорошо.
— Пока.
— Пока.
Нажала отбой. Закрыла глаза.
Нужный дом оказался деревянным трехэтажным бараком из тех, что скромно прячутся за фасадами отреставрированных домов прошлого века на центральных улицах. Из тех, что обещают снести уже четверть века, но почему-то не делают этого. Странно. Хорошее место, где любому застройщику раздолье.
Деревянные строения стояли рядком в тени старинных каменных коробок и новых высотных зданий. За густой порослью кустарника и мелких деревьев. Контингент здесь был соответствующий, запах тоже. И сюда моя мама ходила в одиночку? Да тут же два алкаша и три наркомана на один квадратный метр!
Мимо пробежали двое босоногих парнишек, прошла полная женщина в халате, держащая наперевес железный таз с бельем. Этот город не уставал меня поражать. Пятьдесят метров в сторону дороги — центр, площадь, оживленная улица, на ней всюду торговые центры и кафе. Здесь же жизнь словно остановила своё течение еще в семидесятых.
Когда такси отъехало, я решилась, наконец, сделать шаг. Выругалась про себя. Не мама, так я, вообще, ни за что бы не согласилась на эту встречу. Просто подумала, а вдруг ей нужна помощь… Только бы это не оказалось ловушкой ради примирения. Хватит ли во мне милосердия, чтобы простить его и общаться, как нив чем не бывало? Нет, вряд ли этот тип захочет с нами общаться. Жил же как-то без нас. И не тужил.
