Закрываю глаза. Вдыхаю и выдыхаю, давая секундную передышку себе и ей. Вновь открываю их, смотрю на нее. В мягком свете ламп она выглядит прекраснее, чем когда-либо. Возвращаюсь к работе. Делаю все аккуратно и красиво. Чтобы ей понравилось.
Это ее первая тату. Но не последняя. Об этом она еще, конечно, не знает. Но знаю я. Мало кто останавливается на одной. И она не станет исключением. Сама придет и попросит. Нужно просто время, чтобы придумать то, что хочешь оставить на своей коже навсегда. Подмигиваю.
Моя женщина. Она безусловно красива. С красивой кожей, голосом, манерами. С хорошим чувством юмора. Она вооружена перцем, огнем и ядом. В ней уживаются капризный ребенок и темный властелин. Ее мнение не зависит от подруг или телевизора с Интернетом. У нее нет возраста, зато есть магические силы, словно у доброй ведьмы. Есть свои странности и закидоны. Она любит меня слушать, а мне хочется ее учить и поддерживать. Иногда даже спорить до посинения, доказывая свою правоту.
Но она — уникальное создание. Идеальное. И эта идеальность не в красоте или уме. Идеально — это когда ты на одной волне со своим человеком.
И мы с ней дополняем друг друга. А еще я ее просто люблю.
Не стал долго мучить. Короткая надпись заняла не так много времени. Протерев салфеткой последний раз, отпускаю. Она вскакивает и бежит к зеркалу. Пару секунд смотрит, не понимая. Хмурится. И затем опускает глаза вниз, на переднюю сторону бедра, рядом с линией бикини.
Теперь, без отражения в зеркале, она сразу понимает, что там написано. Проводит пальцами, словно не веря в то, что надпись не сотрется. Трогает и улыбается. Где-то за спиной хохочет дядя Ваня. Маша оборачивается ко мне.
— «ЦЕЛУЙ»? — спрашивает она, и ее голос звучит, как колокольчик на ветру.
— Ага, — отвечаю я, откладываю машинку, снимаю перчатки, подхожу, встаю перед ней на колени и целую прямо в буквы, наколотые на нежной коже.
Она ужасно смущается, а я безгранично счастлив. Машка закрывает лицо руками и хохочет. А я целую снова, зная, как сильно заболит место татуировки часа через два. Но мы уже будем в Калиновке, и ей будет совсем не до этого. Целую снова и снова. Все заживет, все пройдет, как и любая другая боль.
Подхватываю ее на руки и кружу. Она визжит и хохочет одновременно. Мы оба рады. Оба счастливы, что выиграли этот дурацкий спор. Проигравших здесь нет.
— Люблю тебя, — шепчу ей на ухо.
Она перестает смеяться, долго смотрит в глаза и, наконец, крепко целует меня в губы.
Конец.
