«It’s 3 a.m.
I’m calling in to tell you that without you here
I’m losing sleep, I’m losing sleep»
(пер. «Сейчас три часа ночи, и я звоню сказать тебе, что без тебя не могу заснуть, не могу заснуть»)
И моя кожа тут же покрылась новыми мурашками — уже не от холода, а от порхающих в животе невесомых маленьких бабочек.
500 дней до прибытия на Старый вокзал
— Нана, подожди, не переодевайся! — Раздался встревоженный голос над моей головой.
Подняла глаза и уставилась на преподавателя.
Худощавая, как всегда подтянутая Римма Максимовна, руководитель балетной школы-студии, хмурилась и была, кажется, не на шутку чем-то встревожена.
— Что-то случилось? — Я отложила рюкзак и поднялась со скамьи в раздевалке.
— Да… — Она сложила руки на груди, ее серо-зеленые глаза обеспокоено забегали, избегая смотреть в мое лицо. — У нас с твоим отцом был очень тяжелый разговор сегодня…
— О чем?
— Он отказывается финансировать твое обучение в студии. Тебе временно придется отказаться от репетиций для восстановления душевного равновесия.
— Что? Это шутка такая?
— Нет, Нана, это его решение.
— Но… — Внутри все похолодело. — Должно быть, здесь какая-то ошибка…
— Мы с ним долго дискутировали, искали пути выхода, обсуждали даже возможность частичной оплаты из бюджета, ведь таким семьям, как ваша, положены какие-то льготы…
— Каким таким семьям? — Было ужасно больно слышать об этом. — Неполным?! Говорите уж, как есть.
— Семьям, пережившим потерю и… находящимся в трудном положении. — Ей было очевидно неловко.
— Подождите, — спохватилась, — у меня же пособие, и его можно направить на оплату обучения…
— Твой отец считает, что тебе нужно сделать перерыв еще и потому, что ты очень тяжело переживаешь смерть матери.
— Но вы-то… — мой голос задрожал и стал походить на беспомощный писк, — вы же понимаете, что это просто преступление? Фатальная ошибка. К чему столько тяжелых тренировок, все эти нагрузки, ограничения в еде, жесткая дисциплина? Столько лет отдано… — Всплеснула руками. — Я ведь даже со сверстниками не общалась, потому что было некогда. Как он себе это представляет? Взять и все бросить?
— Просто на время. — Но сочувствие в ее глазах говорило обратное.
Уж она-то, как человек, потративший столько сил и времени на мое обучение, должна была возмутиться! А вместо этого…
— Вы же понимаете, что это не правда. — Нагнулась и бросила обратно в рюкзак репетиционное трико, гетры и пуанты. — Он просто никогда не хотел, чтобы мамины деньги уходили на балет. — Сжала в руках чехол с пачкой. — А теперь ее нет. И ничего нет.
— Нана, — женщина поправила очки, подошла и положила руку на мое плечо, — у тебя есть какой-то родственник, который мог бы стать твоим опекуном?
Тяжело вздохнула.
— Нет.
Тонкие пальцы жалостливо прошлись по моей руке.
— Ты не переживай раньше времени, мы обязательно что-нибудь придумаем. — Она покачала головой. — Нужно посоветоваться со знающими людьми, переговорить еще раз с твоим…
— Но впереди столько репетиций, подготовка к концерту!
— Сейчас нам всем важнее твое эмоциональное состояние.
Не выдержала:
— Да все нормально с моим состоянием! Просто раньше он вынужден был считаться с моей матерью, а теперь ему не нужно считаться ни с кем! А вы верите всему, что мой отчим говорит. Да ему плевать на всех, кроме себя!
— Нана, не кричи.
— Он все, что угодно наплетет, чтобы ему только было выгодно!
— Не кричи, пожалуйста, Нана. — Римма Максимовна отошла на шаг назад.
Я с остервенением затолкала в рюкзак чехол.
— Всем плевать на меня! Всем! Вам, остальным учителям, моим одноклассникам! Плевать, что у меня внутри, главное — показаться сердобольным и заботливым! Ведь так?
Закинула рюкзак за плечи и понеслась на выход. С желанием выплеснуть все накопившееся за последние два месяца побежала в сторону дома. Он может запретить мне встречаться со сверстниками, может урезать мое содержание, может даже не кормить меня, чтобы было на чем сэкономить, но отнять у меня балет! Это… этого не будет никогда!
Влетела в дом разъяренной фурией и сразу прошла на кухню. Отчим раскладывал на столе продукты, тихо напевая себе что-то под нос. Мятая рубашка, широкие и по-стариковски высокие джинсы, гладкая блестящая лысина на макушке, очки наносу и гаденькая ухмылочка. Как же я это все ненавидела!
— А, это ты, — заметил он, бросив лишь мимолетный взгляд, и продолжил разбирать покупки.
— Мне сказали, что ты отказался оплачивать мое обучение в студии! — Выпалила, задыхаясь, и крепче сжала руками лямки рюкзака.
— Все верно. — Тот же мурлыкающий беззаботный тон.
— Что это значит?! За что?! В чем я опять провинилась?!
Красиво разложил на столе масло, сыр, сосиски, зелень.
— Со временем ты все поймешь, Наночка. Тебе пора начинать готовиться к поступлению в вуз, получить нормальную профессию, а не заниматься всякими глупостями. Ты же большая девочка, должна понимать. — Отчим вдруг замер и уставился на мои кроссовки. Кадык нервно задергался. Руки опустились и поправили ремень на брюках. Как раз в том месте, где над ними нависало пышное пивное брюшко. — Это что? — Уже ледяным голосом.
Не нужно было проходить на кухню в уличной обуви. Плохо, очень плохо. И чревато наказанием.
— Прости, — выдавила испуганно.
— Убери за собой, дорогая. — Тон слегка потеплел. — Дома должно быть чисто. — Снова повернулся к пакету с покупками.
— Я… могу оплачивать свое обучение пособием, которое получаю по потере кормильца. — Последняя попытка настоять на своем, последняя капля в котел его нетерпимости.
Мутно-голубые глаза вспыхнули злобой. Спорить с ним всегда было делом опасным.
— Твоя мать оставила после себя только долги! Не хотел говорить, но ты вынуждаешь. Все, что у нас есть, это моя зарплата. Значит, будет так, как я сказал. И если я решил, что тебе лучше будет ближайший год готовиться к выпуску, а не махать ногами, как последней шлюхе, то так и будет, ясно?!
Не успела понять, каким образом он вдруг оказался напротив меня. Вздрогнула, ощущая, как щиплет ноздри запах его пота и едкого дешевого одеколона. Увидела сжатый в угрозе кулак перед своим носом и зажмурилась.
— Ясно… — Прошептала на выдохе, желая сжаться до размера птички и улететь в форточку.
— Терпеть не могу, когда ты выводишь меня из себя! — Раздались тяжелые шаги. Отошел. — Чтобы я слышал об этом в последний раз!
