Не верю, что эти слова вырвались сейчас из-за меня. Не то, чтобы мы не проделывали этот номер раньше. Проделывали и много раз. На экзаменах и даже, бывало, с собственным отцом. Илюха выручал меня, наверное, миллион раз. Но теперь по его расширенным зрачкам я понимал, что подошел слишком близко к границам дозволенного.
— Подожди, ничего не говори. — Обхватил его плечи. — Смотри, никто ведь не знает, что ты уже восстановился после травмы. Никто не сможет отличить нас. Я же видел, ты вчера весь день здесь круги наматывал. Помоги, брат. В долгу не останусь. Обещаю.
— Спятил? — Тихо выдохнул он, опасливо оглядываясь по сторонам.
Илья
— Останешься, дядь Саш? — Кирилл быстро подозвал механика, который отходил взять себе кофе, и направил меня в сторону нашего фургона.
Буквально втолкнул внутрь, усадил на сидение и вытянул вперед руки, призывая к спокойствию. И зря. Я бы с удовольствием сейчас сказал все, что о нем думаю.
— Я совершенно серьезно. — Кирюха запустил обе пятерни себе в волосы и дернул так, что чуть не выдрал пару клочков.
— Иди на хер! — Я встал и направился к выходу. — Ты просто паникуешь. Успокойся.
— Стой, стой, стой! — Сложил ладони в молитвенный жест. — Послушай. Илюха — ты здесь лучший. Мы оба это знаем. — Ого, он первый раз в жизни признавал это открыто. Надо же. — Для тебя это отличный шанс доказать, чего ты стоишь. Шанс отомстить Психу. А я… Черт… Мы вчера с Тимом так нажрались, у меня сегодня даже руки дрожат…
И почему мне вдруг стало стыдно за его слова?
Мужик должен идти до конца, мужик не может трусить перед самым финалом.
— Ты же просто обосрался… — Шокированный услышанным, оттолкнул его от себя. — Соберись, тряпка, и иди на старт! Соберись!
— Брат! — Он схватил меня за грудки. — Спаси меня. Это в последний раз, обещаю. Я не могу так облажаться! — Его трясло. — Серьезные люди на меня поставили. Понимаешь? Этот Псих… он же просто меня зароет. Это мой последний заезд, и я завязываю. Обещаю. Не могу же я уйти с позором? — Дернул, делая умоляющие глаза. — Прикрой мою задницу. Пожалуйста! — Опустил голову. — Ты же видишь, в каком я состоянии. Меня все еще потряхивает с вчера…
— Вот же придурок, — поразился, отдирая от себя его руки. — Думал, ты мужик. Только на показные покатушки перед бабами и способен. Твой Тим знает, что приедет последним, и все равно идет! Не стремно тебе?
— Но я не могу быть последним!
Рассмеялся нервно.
— В этом весь ты. — Покачал головой, видя, как Кирилл весь съежился. — Любой ценой, лишь бы победить. Самому не противно потом будет? Вчера так красовался, аж задрочил мотоцикл на заездах, а сегодня вдруг зассал.
— Последний раз, брат. Честно…
Остановился, бросил на него испепеляющий взгляд и сплюнул. Нельзя. Невозможно. Даже речи быть не может. Только не это и только не так!
— Ты чертов разгильдяй, — покачал головой, протянул руку и ухватил край его джерси. — Снимай! Чо вылупился? Снимай, говорю, быстрее!
— Спасибо! — Счастье, облегчение, ликование. — Спасибо!
— Неужели, ты так уверен, что я выиграю? — Выдохнул устало.
Ему очень не хотелось этого признавать, но это было единственным шансом не ударить в грязь лицом.
— Да, — пробормотал, стаскивая амуницию. — Если кто и сможет, то только ты.
* * *
Это было желанием Кирилла пойти в мотокросс. Мать только умерла, мы попали к отцу, которого не знали с самого рождения. Обеспеченный, вечно занятой, стремящийся всеми силами во власть — ему не было дела до двух мальчишек-подростков. «Решили записаться в секцию? Замечательно. Скажите, куда и сколько нужно оплатить»
Все, что угодно, лишь бы не видеть нас. Или видеть как можно реже.
Мотоциклы… Кирюха ими бредил. Просто сходил с ума. Овладеть стихией, подчинить ее себе, обуздать. Затем этого стало слишком мало. Для подпитки чувства собственной важности нужно было постоянно кого-то побеждать. И он выигрывал у всех. Каждый раз. За несколько лет во всей области не осталось ни единого достойного соперника, кто бы ему не подчинился.
Кроме меня.
И это жутко давило на мои плечи чувством вины. Он старался, буквально из штанов лез, пытаясь овладеть нужной техникой и приемами. А у меня все получалось само собой. Кирилл злился, раскручивал отца на все более крутые примочки, на новый байк, обмундирование, собственную команду механиков. А я по-прежнему мог одержать над ним верх на своем старом Звере.
Но, конечно же, поддавался все чаще и чаще. Так часто, как только было возможно.
Потому что по-прежнему чувствовал свою вину за то, что дающееся ему с таким трудом, значившее для него несоизмеримо больше, давалось мне без особого труда. Брат продолжал злиться и требовал не поддаваться ему, а когда я следовал его совету — он злился еще сильнее. И теперь все вокруг чувствовали, что он устал от нашего соперничества. Знали, что финал Чемпионата — отличный шанс для него уйти на пике формы и победителем. Чтобы потом можно было сказать, что ему просто стало скучно. И надоело.
Совершенно разное восприятие. С самого начала. Он укрощал байк, я с ним договаривался. Он стремился раздавить соперников, я — перехитрить. Он одерживал победу над трассой, я — над самим собой.
Мы же с ним даже в суперкроссе были разные абсолютно во всем. В подходе, в ритуалах, касающихся старта, в манере и стиле езды, а теперь я вдруг подписывался на то, чтобы нацепив номер «71» вместо своего «17», сесть на байк брата и преодолеть всю дистанцию под его именем.
Для чего? Неужели, я такой же сумасшедший, как и он?
Последнее, что промелькнуло в голове перед тем, как согласился на это безумие, было лицо Психа. Этот больной придурок лишил меня всего несколько месяцев назад, оставив лежать лицом в грязи в буквальном смысле слова. Я выиграл четыре последних гонки, был лидером по очкам в пятой. Помню, тогда прошел ливень, трасса терялась где-то под глубокими лужами, и мы все знали, что будет страшное рубилово, но мне даже не довелось поучаствовать в самом интересном.
Он подрезал меня на старте, на первом же повороте. Обгонял по внутренней стороне, ударил заднем колесом своего байка мне в переднее, резко вытолкнув в край. Я слетел, ударившись плечом о землю, и самостоятельно поднять мотик уже не смог. Почувствовал резкую боль в области ключицы и увидел натягивающую кожу переломанную кость.
Полз, вымешивая грязь, по скользкой трассе, прижимая руку к телу. Еле встал на ноги. Когда механики утаскивали мой байк, перелез за ограждение и сел на покрытый грязью холм, чтобы увидеть, как Псих будет финишировать. И тот, весь облепленный жидкой глиной, все-таки прилетел к финишу первым.
Потом была операция, обезболивающие, месяцы покоя и далее месяцы тренировок, на каждой из которых я снова чувствовал боль в плече на каждой кочке, потому действовал скованно и тормозил раньше обычного. А теперь мне предстояло вспомнить все, что умел до травмы. Сделать даже больше, чем сделал бы, выступая за себя. Рисковать.
