Быстрые движения его ягодиц, ее выгнутая на выдохе спина, напряженные кончики пальцев ног. Метания. Страсть. Тяжелое хриплое дыхание. Потная возня на скрипучей кровати. Все увиденное моментально ударило мне жаром в лицо.
О, боже…
Ворвалась к ним без предупреждения…
Тупица! Беги, беги!
И, лихорадочно развернувшись, пулей вылетела прочь. Меня тошнило. Мутило так, что, казалось, сейчас вывернет наизнанку. Шумело в ушах.
— Присядь. Ты чо зеленая вся? — Донеслось откуда-то сбоку.
Обернулась. Та самая девочка-подросток, одетая в обыкновенное для нее рванье, жестом приглашала меня присесть рядом с ней на край скамьи. В ногах у нее крутилась трехногая лохматая дворняга.
Выбора у меня не было. Нужно было сесть и отдышаться, ноги не держали.
— Увидела, что не следовало? Да? — Усмехнулась она, осторожно поглядывая на меня.
— Не твое дело. — Буркнула, бросив на нее короткий взгляд.
Худая, сутулая. Ногти обгрызены под корень, губы обветрены. При легкомдуновении ветерка от девчонки несло табаком и какой-то затхлостью.
— Ты не сердись. — Она уткнулась взглядом в асфальт под ногами и намотала рукав на кисть руки. — Я тогда просто рассердилась, что даже у этого паралитика все в жизни хорошо, а у меня говняно. День такой был.
— Он не паралитик. — Набычилась я, скрещивая руки на груди.
— А чо дергается тогда?
— Иди в задницу. — Отвернулась от нее.
Перед глазами мелькали мушки. Городская пыль противно щекотала горло.
— Ладно-ладно, крутышка. Не пыхти. Извини, если… обидела. — Истоптанные чуни девочки прочертили невидимые линии на разогретом асфальте. — Батя, что ли, твой?
— Нет.
— Я думала, что батя. Хоть и не видела тебя раньше здесь. Похожи вроде. — Зыркнула на меня, покачала головой. — Только не говори, что он — мужик твой.
— Нет.
— Ну, ладно. А то ты пришла, а он с этой бабой. — Она довольно хрюкнула.
— Ты бы закрыла уже рот.
Девчонка тяжело выдохнула.
— Курить будешь?
— Нет.
— Не умеешь? — С издевкой.
— Отвали.
— Да по тебе просто видно. Без обид.
Я уронила лицо в ладони. Перед глазами все еще стояла неприятная картина.
— Она приходит к нему время от времени.
— Кто? — Я удивленно обернулась.
Девчонка, по-пацански зажав сигарету зубами, прикуривала.
— Баба эта. — Щелкнула зажигалкой. — Фифяфтая.
— Да?
— Угу. — Из ее рта вырвался тонкий дымок. — Много лет уже.
У меня глаза на лоб полезли. Они же с Иваном с молодости знакомы. У нее — семья. Он — один. Как долго все это продолжается? Что если… всю жизнь? Но тогда зачем ему такие отношения?
— Много лет?
— Не знала? — Девчонка оглядела меня с ног до головы. — Сколько себя помню. Ходит. В основном в обед. Чтобы по-быстрому.
Она довольно растянула лыбу.
— Хм. Ясно.
Трехлапая собака активно завиляла хвостом.
— После этих встреч ему всегда лучше. — Задумчиво произнесла собеседница.
— Что? — Уставилась на выбритый над ее виском узор.
— Не дергается. — Кивнула в подтверждение своих слов. — Совсем. Даже на нормального мужика похож становится. Не то, что те, которые, — ее рот скривился, точно от боли, — к моей обычно мамке ходят. Алкаши.
— А…
— Ага. — Она указала кончиком сигареты на окно на втором этаже. Синие грязные шторы, облупившаяся краска на раме. — Если у меня не выходит раздобыть капусты на вокзале, ей приходится брать клиентов. — Усмехнулась. — А мне ошиваться здесь, на улице.
Мне вдруг стало не по себе.
— Это ты меня ограбила, да? — Тяжело вздохнула, сверля взглядом девчонку.
Та устало опустила плечи.
— Просто когда я проснулась, увидела эту собаку. Теперь она везде с тобой. Значит, это была ты.
— Орать будешь? — Посмотрела на меня виновато девчонка.
— Нет.
Не этот ее поступок, меня бы здесь не было. Да и поздно, наверное, устраивать скандал. Значит, ей эти деньги были нужнее.
— Отдавать все равно нечем. — Предупредила она. — Мать все пробухала.
— Несладко тебе.
— Есть маленько. — И примирительно тряхнула сигаретой. С таким жестом обычно пьют «за ваше здоровье».
— Не обзывай его больше, ладно?
— Кого? Твоего этого? — Девчонка пару раз дернула плечом, заставив меня неодобрительно нахмуриться.
— Да.
— Без бэ. — Наверняка, это означало согласие. — Больше не буду.
— Он нормальный. Как и мы. Просто его мозг… работает немного по-другому. Дядя Ваня, он хороший. Он меня спас.
— А, ладушки. Вон, кстати, — махнула в сторону подъезда, — и женщина-паровоз. Кончила, видать.
— Почему паровоз? — Спросила, вставая.
Маргарита Сергеевна, поправляя на ходу юбку, направилась вдоль по дороге. Видимо, на работу спешила.
— Гудит потому что. — Заржала девчонка. — Аж стекла дребезжат. — И задвигалась, изображая неприличные движения и стоны. — У-у-у!
Я побежала вслед за женщиной, почти догнала, когда крикнула ей в спину:
— А вы его любите?
Маргарита Сергеевна не сразу поняла, кому предназначались эти слова. Дважды обернулась прежде, чем остановиться.
— Это ты… Юлиана? — Ее лицо украшал свежий румянец. Пальцы торопливо забегали по лацканам пиджака.
— Вы любите его? — Едва сдерживая волнение, спросила я.
И кивнула в сторону подъезда.
На ее круглом лице обозначились морщинки.
— Не поняла… — Женщина принялась теребить в руках сумку.
— Просто ответьте. Вы любите Ивана?
Меня лихорадило.
Маргарита Сергеевна собралась что-то ответить, набрала больше воздуха в легкие, встрепенулась… Затем просто выдохнула, расслабила мышцы лица и вымолвила тихо:
— Люблю.
— Давно?
Она нахмурилась.
Давно. Очень давно. Да на этом лице можно было читать историю всей ее жизни. Даже если она не захочет отвечать.
— Я…
— Люблю, но не приняла, да?
— Что?
— Не приняла таким, какой он есть. — Я закусила губу, стараясь не сорваться. — Вы же говорили, что он нормальный? — Услышала свой звенящий в тишине двора голос и поняла, что почти кричу. — Недостаточно нормальный, чтобы быть с вами, да?! Гены, которые передаются по наследству, и все дела? Выйду-ка лучше за другого, рожу ему здоровых детей! Да вы… вы… просто лгунья!
