— Да как ты смеешь… — Глаза женщины зажглись недобрым огнем, она быстро зыркнула по сторонам. — Ты…
— Вы просто не умеете любить. — Развернулась и бросилась к подъезду. — Только предавать! Убирайтесь!
Уже у самой двери взглянула в ее сторону. Маргарита Сергеевна, явно задетая моими словами, ссутулившись, медленно брела по тротуару в сторону своего офиса. От прежней ее стати, казалось, не осталось и следа. Только каблучки продолжали все так же предательски звонко отстукивать по асфальту.
* * *
— Ну, тут нужно хорошенько подумать! — Дядя Ваня поставил передо мной тарелку с яичницей и жареной колбасой. Сам сел за противоположный конец стола.
Нельзя было отрицать очевидного — он просто порхал после встречи со своей возлюбленной. Окрыленный, сияющий. Даже тики решили дать ему передышку и не колотили безостановочно по оголенным нервам. Полное обновление всех систем.
И теперь уже я чувствовала вину за то, что так грубо поговорила с Маргаритой. Хотя бы ради него, ради его душевного спокойствия, эти отношения имели право на существование. Пусть такие странные, такие неправильные и порочные. Но ему реально было лучше после этих встреч. Ненадолго, но лучше.
— У меня тоже двоякое отношение к ситуации. — Ловко нарезав хлеб, поставил передо мной. — Ты не заслуживаешь того, чтобы ютиться на чердаке без света и воды. У меня за тебя кровью сердце обливается. Но переезжать к парню только ради удобств — не самое верное решение. — Он взял пластиковую вилку, которую я ему подарила, и подцепил ею здоровенный кусок жареной колбасы. — Нана, это уже совсем по-взрослому. Понимаешь?
Еще бы не понять. Его взгляд был чересчур выразительным.
— Это серьезный шаг, я знаю. — Грудь сдавило тревогой, аппетит так и не приходил. Взглянула на улицу, где в тени дерева, на скамейке, все еще сидела девчонка, поглаживая свою собаку.
— И он влечет за собой последствия…
— Блин, дядь Вань, не смотри ты на меня так. Я все понимаю…
Его плечо дернулось. И еще раз. Ну, вот, разволновался.
— Не знаю, какими словами еще сказать.
— Не говори. — Опустила голову. — Я и так уже покраснела. Ты не обязан исполнять роль моего отца. Будь просто другом. — Взяла вилку. — Мы еще не… мы с ним… в общем…
Я не готова. Наверное.
Но твоя подружка скоро выгонит меня с чердака, а, значит, пойти мне будет некуда, и придется принять приглашение моего парня.
— А он что, настаивает? Ну, в смысле…
Нормально. Теперь и Гончар покраснел.
— Нет. — Нужно его успокоить. — Нет.
— Хорошо. А то я что-то занервничал. — Вилка в его руке, и правда, заплясала. — Если чувствуешь, что будешь ему чем-то обязана, или просто не хочешь, то не стоит…
— Поняла. — У меня и уши уже вспыхнули. — Давай не будем об этом. Сменим тему. Просто… просто все хорошо, даже очень, но что-то не дает мне покоя. Я запуталась.
И снова перед глазами встал тот момент, когда этот парень, Илья, подходит ко мне. Его глаза. Они будто хотели мне что-то сказать тогда. И еще его выражение лица, потерянное такое. И как у меня внутри тогда все вдруг сжалось.
— Ты его любишь?
Конечно.
— Я… Да. Кажется.
— Значит, пока повремени, не торопись. Сближаться нужно постепенно. И мне так спокойнее будет. Прислушайся к своим чувствам. Я же видел этого твоего Кирилла- нормальный парень, хорош собой. На тебя смотрит очарованно. — Кивнул на телефон, лежащий на столе. — Заботится. Но только ты сама можешь понять, что у него внутри. Твое это или нет. Глаза — да, они могут обмануть, а вот сердце — никогда.
Глупый шаг. Я будто забираю у дяди Вани его умиротворение, беспощадно, вероломно. Но в следующую секунду вилка падает из моих рук, а изо рта вылетает признание:
— Я убила своего отчима.
Мне просто нужно было сказать. Нужно было произнести это вслух. И чтобы кто-нибудь услышал. И огромный шар вины и тяжести вдруг с шумом лопнул, выпустив наружу мои боль и раскаяние.
16
Илья
— Где там мои мальчишки? — С такими словами мама обычно возвращалась с работы.
А мы бежали встречать ее и едва не сбивали с ног. И каждый старался обнять крепче, чтобы доказать, что именно он скучал сильнее. Кажется, она была счастлива, хотя и догадывалась, что всего за пять минут до ее прихода игрушки были наспех распиханы по шкафам, а последствия игр в «войнушки» были тщательно скрыты за дверями детской.
Никогда не забуду, как светились мамины глаза, когда мы принимали из ее рук тяжелые сумки и тащили их на кухню. И весь наш вечер проходил под звон посуды и веселые разговоры.
И где это всё сейчас? Куда ушло?
Где парень, который был моим вторым «Я» последние двадцать лет? Парень, что знал все секреты, делился последним куском хлеба и всегда помогал встать, если я падал на трассе.
Позорно сбежал. Да, именно позорно, а не вероломно и хитро, как Кирилл сам считал.
Ему проще было свалить, чтобы не объясняться со мной. Чтобы не дать мне возможности поговорить с Юлианой. Это и было его ответом, его выбором. Брат не хотел, чтобы она знала. Сделал свой выбор. И как сильно бы я не желал сейчас поговорить с ним спокойно и мирно, такой возможности у меня не было: Кир отключил телефон, забрал свои вещи, уехал и больше не появлялся ни на учебе, ни дома, ни у отца, который ужасно взбесился, что не может ему дозвониться.
Когда в тот вечер я вернулся в квартиру, застал только следы прошедшей вечеринки: горы посуды, мятые пивные банки, пятна от спиртного на диване и удушливый запах прогорклого табачного дыма в воздухе. Ни единого напоминания о Кирилле. Если не считать нескольких так и не распакованных коробок с вещами, оставшихся стоять у него в комнате.
Трус. Настоящий трус.
Кир никогда не играл в игры, в которых велика вероятность проиграть. Потому и предпочел в очередной раз просто сбежать и забыть о том, что у него есть брат. Знал, что в этой битве ему не выстоять. Так же, как и в финале проклятого чемпионата.
Я мог бы уступить. Как делал это не раз. И я отойду в сторону, клянусь, но прежде она должна узнать, что Я был в ее жизни, иначе обманется еще больше. Ей никогда не дождаться от Кирилла того, на что рассчитывает каждая девушка. Он не такой. И как бы не старался, его природа однажды возьмет свое над чувствами, которые он испытывает. А Кир испытывает — это ясно, иначе бы не сбежал.
Юлиана будет обречена на несчастье, если отдаст ему свое сердце. Он разобьет его. Не сможет по-другому, как бы ни старался. Потому что никогда не поставит чужие желания выше своих. Никогда в жизни.
Он — коллекционер, с удовлетворением ставящий галочки напротив имен своих трофеев, наслаждающийся победой, а потом чересчур быстро теряющий к ней интерес, ведь азарт вновь вынуждает его выйти на охоту. Такие люди редко заглядывают кому-то в душу, а если заглянули — просто пугаются того, что там увидели. Боятся всего настоящего, глубокого, сильного. У них просто кишка тонка, чтобы полюбить кого-то искренне и навсегда.
