Я резко встрепенулась и глубоко вдохнула. Всплеснула руками в попытке отмахнуться, от чего сразу же получила вторую пощечину, которая отдалась в ушах противным треском. Теперь его слова слышались, будто сквозь пелену.
— Заяву она на меня настрочила, сука! — Еще удар, и его пальцы сомкнулись на моей шее. — Запомни, тварь. Ты все еще жива, потому что я тебе позволяю. Поняла?
И новый удар затылком об пол заставил меня нырнуть в полуобморочное состояние. Его пальцы разжались, пуская в мое горло воздух. Через секунду я почувствовала, как меня куда-то волокут за ногу.
— Ты будешь делать так, как я тебе скажу. Иначе, не сможешь больше открывать свой поганый рот. — Меня словно куклу швырнули на ковер. — Прошлый урок ты усвоила плохо, значит, придется повторить!
Он перевернул меня, и вдруг стало очень тихо. Все тело горело от волочения по полу. Я открыла глаза и попыталась сфокусироваться на его лице. Глаза. Маленькие, звериные, безжалостные — за толстыми стеклами очков. Капли пота на лысине, огромный живот, вздымающийся от тяжелого дыхания. Приготовилась к новым ударам и не поняла сначала, чего он ждал и почему меня так рассматривал.
А потом почувствовала, что холодит живот. Тонкая футболка задралась, когда он меня тащил, и складочками сложилась подмышками. Простенький белый бюстгальтер с чашечками, и моя грудь в нем — вот, что его так заинтересовало. Заставило загореться глаза бешеным блеском, сбило дыхание, пробудило голод особенного рода.
В эту же секунду я попыталась вскочить, но он навалился на меня всем телом. Одну руку положил на лицо, второй принялся сдирать одежду. Никогда в жизни мне не приходилось сопротивляться так отчаянно.
— Помогите! — Закричала, что было сил, дернув головой. — Помо…
И его рука опустилась на мой рот, накрыв еще сильнее, еще плотнее. Я визжала, но мои крики тонули под его потной ладонью, царапалась, но ему удалось прижать меня коленями так, что невозможно было пошевелиться. Извивалась, не прекращая попыток вырваться, но его рука теперь лишала меня кислорода. Задыхаясь, я ощущала тяжесть его тела, боль и унизительное бессилие.
Да, он прав. Он будет делать со мной все, что захочет. Издеваться, пинать, насиловать, а потом бросит в подвал, как побитую собаку. А пожелает — убьет, и никто об этом никогда не узнает.
Рыча и бормоча ругательства под нос, отчим содрал с моих ног джинсы. Но тут мне удалось изловчиться и лягнуть его коленом в лицо, за что тут же больно поплатилась — его рука переместилась на мою шею и принялась сжимать ее с удвоенной силой. Хрипя, я чувствовала, как он снимал с меня трусы. Затем, больно надавив, раздвинул ноги, устроился между них и начал расстегивать ремень на своих брюках.
Глаза заволакивало синей пеленой. Крик, застрявший в горле, превратился в беспомощный писк. Руки, слабея, метались, пытаясь справиться с его лапой, тисками сжимавшей мою шею. Нет, он был в два раза меня крупнее, раз в пять сильнее. Шансов никаких. Но смириться и принять такую долю я не могла. Даже теряя сознание. Даже умирая.
Дядя Жора довольно похрюкивал, пристраиваясь между моих бедер и освобождая себя от брюк и белья, когда моя рука, безвольно упавшая вниз, вдруг нащупала что-то твердое возле ножки дивана. Долбаная гантель, которой отчим никогда не пользовался, но продолжал хранить в память о временах, когда еще поддерживал форму.
Не знаю, откуда взялись силы поднять ее. Не знаю, как не обрушила ее на свое лицо. Помню только, как в последнем рывке качнулась и направила долбаный двухкилограммовый снаряд ему в висок. Притих, обмяк как-то сразу и тихо уронил голову на мою грудь. Я все еще чувствовала его толстые шершавые пальцы меж своих ног, и мне ужасно хотелось встать, но тяжесть мужского тела и полное отсутствие у меня сил никак не давали сделать этого.
Решающим фактором стала тонкая струйка крови, побежавшая с раны на его лысине прямо мне на шею. Горячая такая, обжигающая. Кашляя и хрипя, я выползла из-под него. Шатаясь, встала на четвереньки, дрожащими руками собрала свое белье и, стараясь не смотреть в его сторону, принялась его натягивать. Рукавом черной толстовки стерла кровь на шее.
Меня трясло будто в лихорадке. Сердце колотилось, ни руки, ни ноги не слушались. Я замерла, глядя, как отчим лежит, распластанный, на полу лицом вниз. Без штанов. Такой жалкий, гадкий, отвратительный. Не шевелится. А возле его головы собирается маленькая лужица крови.
И меня вырвало. Какой-то склизкой водой. Прямо на ковер. Пустой желудок снова и снова выворачивался наизнанку, пытаясь избавиться от того, чего внутри и не было- я ведь больше суток не ела.
А отчим так и лежал без движения, заставляя меня паниковать еще больше. Я заметалась по комнате, не зная, как поступить. Позвонить в скорую и полицию — меня посадят, ведь у него везде знакомые, захотят отомстить за своего товарища. Не сделать этого и убежать — найдут и посадят. Или того хуже, опять все решат без суда и следствия. Значит, нужно было бежать так далеко, чтобы они меня не нашли.
Вытирая слезы ладонью, я подобрала рюкзак, паспорт и, всхлипывая, побежала к двери. Но остановилась у кухни, заметив, как из-под пустого чайника, все еще стоявшего на огне, уже вырывались языки пламени. Вся вода выкипела, от нагрева начала загораться краска. Вонь стояла неимоверная.
Как в тумане, я слышала свое дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Что делать? Куда бежать? Они меня теперь везде найдут.
Просто стояла и смотрела на огонь, охватывавший кухонный гарнитур. И не могла пошевелиться. У меня не только в душе все заледенело, но и сама я словно примёрзла к полу. Когда пламя вдруг перекинулось на занавеску, в голове, наконец-то, что-то щелкнуло.
Да. Пусть горит. Вместе с прошлой жизнью, от которой в душе осталось столько шрамов. Пусть. Горит. Горит…
И я выбежала за дверь.
— Привет, — улыбнулась девушка, — рюкзак можешь положить на верхнюю полку, там ещё есть место.
— Нет, спасибо, — отозвалась я, усаживаясь рядом. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Прижав рюкзак к животу, уставилась в окно.
— Меня зовут Юлиана. — Проворковала она и протянула мне руку.
Как-то по-доброму, и вроде искренне.
— Нана, — проговорила тихо и нехотя пожала руку.
Не стоило называть свое имя. Вдруг автобус остановят, станут искать, она меня сразу выдаст.
— Ты далеко едешь?
Что ответить?
— Угу, — буркнула, пряча взгляд.
— А я в Тюмень. Боюсь потеряться. С автостанции придется пилить до железнодорожного вокзала, а у меня этот… как его… — она поправила платье, — топографический кретинизм, во!
Ее глаза лучились добром.
— Угу. — Кивнула я.
— А тут я на отдыхе была, по путевке, и мне понравилось. Замечательный город, живописный. А море какое классное! — Не унималась она. — А ты местная?
Я отрицательно качнула головой.
