Подушечками пальцев она пробежала по крышке.
— Что у тебя там, Кармилла?
Надавила. Послышался легкий щелчок. Но шкатулка не поддавалась. Попробовала еще. Опять тщетно.
— Ну, и ладно. Что я, и правда, по ее вещам шарю? Сдалась она мне, стерва напомаженная!
Лиза встала и решительно направилась к двери. Пусть делают, что хотят. И Лонни пусть хоть всех куриц здесь потопчет, на нем ведь свет клином не сошелся!
Она себе тоже хоть тысячу таких Аполлонов найдет! Прямо завтра. Стоило только захотеть. Обидно, правда, что приняла флирт за что-то большее, но сама виновата — Поля ее предупреждала, дурочку. И злиться стоило теперь только на саму себя.
Лиза прекрасно знала, в чем заключалась ее проблема. Она так хотела любви, что придумывала себе ее на каждом шагу. Видела призрак той в каждых новых глазах напротив, пыталась ухватиться за ее исчезающий силуэт, ощущая после лишь невесомость и пустоту в руках. И неприятное горькое послевкусие. И это умножало боль и закрывало двери ее души от всего мира все плотнее и крепче. Пока вскоре из-за этих дверей не стало видно и ее самой.
— Ну этих мужиков! — сказала она сама себе и остановилась вдруг, как вкопанная.
За дверью послышались шаги, громкие, торопливые. И смех: заливистый женский и раскатистый мужской. Потом раздался голос Лонни:
— Денек выдался жаркий, ты права. Лучше дождаться вечера, мне не хотелось бы, чтобы ты растаяла на солнце, моя сладкая.
— Открывай скорей. — Голос Кармиллы. Ледяной, как дыхание ночи. — У меня для тебя припасен десерт.
Нет! Нет! За что же это?
Лиза заметалась по комнате, вернулась в спальню. Что же делать? И какой черт ее дернул сунуться в номер герцогини? И стало жутко и страшно. Будто слон наступил девушке на грудь: дыхание перехватило, руки затряслись. Нужно было срочно принимать решение: раскрыть свое преступление, сдаться или спрятаться.
И как в дешевом сериале Лиза открыла створки платяного шкафа и нырнула внутрь. Щелк. Готово.
Раздались шаги Лонни и тихий шелест платья Кармиллы. И ее же смех. Противненький, склизкий. Лизе не понравилось, как весело хохотал ее красавчик, называя «сладкой» эту горькую редьку, перехваченную парчой и украшенную драгоценностями. Вообще никак не понравилось. Даже взбесило. И означало это лишь то, что ее догадки были верны.
— Чем это пахнет? — недовольный голос шальной императрицы.
— Ничего не замечаю, — смеется красавчик.
Шаги, шорохи, едва слышимый шелест платья.
— Неприятно, и запах какой-то тяжелый, спертый. Нужно было вызвать горничных для уборки.
— Нам было не до этого.
Опять дружный хохот обоих.
Лизе вспомнились окурки, разбросанные по полу. От них вероятно и распространялся тошнотворный аромат. Но ведь она все прибрала. Девушка выругалась, коря себя за небрежность.
— Поторопись, — прощебетала соперница.
Скрежет вылетающей пробки. Хлопок. Что-то зажурчало, наверняка, шампанское.
Чем же так противно воняет? Здесь, в шкафу. Лиза оглянулась. Приторно-тяжелый, железистый запах. Она дернула плечом, отодвигая многочисленные наряды герцогини, и снова уставилась в щелку.
Никого не было видно. Значит, они в соседней комнате. И эти странные звуки: чавканье, хлюпающее причмокивание. Похоже, это никак не было связано с поеданием десертов. В ту же секунду к ним добавились легкое постанывание, ахи-вздохи и смех.
Какого черта они там делают? Девушка даже не спрашивала себя. Она и так знала. Такое ни с чем не перепутаешь.
Ее Лонни целовал там эту ледышку. Словно удар ножом в сердце.
— Милый мой мальчик.
— Да, моя госпожа?
Госпожа? Он верно шутит! Или у них там садо-мазо? Плетки, кожа, поводок для послушного прислужника…
— Как ты здесь жил без меня?
— Мммм, я скучал.
Ножом в сердце? Нет, это была шутка. Теперь Лиза почувствовала, как ее грудь разрывает хорошо наточенный огромный тесак.
— Я тоже. Ты самый славный мальчик, который мне попадался за последнюю тысячу лет.
— Я знаю.
— Самый сладкий.
— Знаю.
— Да брось ты со своим «знаю»! Когда тебе делают комплименты, нужно говорить спасибо. А я ведь не часто их делаю.
— Спасибо, госпожа.
— Ты заслужил.
— Ммм…
— А еще у тебя самая крепкая задница.
9
Шорох, шелест. Тихое хихиканье. Лиза поморщилась, чувствуя, удушающий тошнотворный запах позади. Что же хранила в этом шкафу вместе с одеждой эта любительница крепких задниц? Аромат, как на скотобойне.
— И эта большая штука, — продолжал ледяной голос, — которая прижимается к моей ноге, она достойна того, чтобы только ради нее одной приезжать каждый сезон в ваш клоповник.
— Милая, ты же знаешь, что хозяин…
— Да пусть слышит! Мне надоело видеть, как вас всех от него в дрожь бросает. Я его не боюсь! Слышал? Да пусть все слышат!
— Но он может…
— Мне все равно! Я бы привела здесь все в порядок, раз он не справляется.
— То, что произошло вчера, просто случайность. Мы все уже уладили.
— Мой мальчик, я все равно доложу, куда надо. Ты меня плохо знаешь.
— Не стоит, Кармилла, — мягко, ласково, заискивающе.
— Ты хочешь остаться здесь после смены власти? — Ее тон сменился на не терпящий возражений. — М?
Тишина, легкий шелест одежды, едва слышимый стон.
— Да, моя госпожа.
Опять глупые причмокивания.
— Ты будешь занимать достойное положение, — и затем уже совсем тихо, — только помоги мне…
— Но… Я рискую, ты знаешь.
— Лонни, ты такой сильный, красивый, умный. Неужели тебе всю жизнь хочется мотаться у них на побегушках?
— Нет.
— Носить эту ужасную форму?
— Нет.
— Твое место там, наверху. Со мной. Понимаешь? И поверь, совсем скоро мы возьмем то, что принадлежит нам по праву.
— Это крайне опасно, — его голос звучит неуверенно, испуганно и почти беззвучно.
— Верь мне, Лонни. Ничего не бойся.
— Верю.
— А что, кстати, за девчонку я видела вчера с тобой внизу?
Лизе становилось нестерпимо душно. Жар поднимался к голове и бил в лицо.
— Какую девчонку?
— Хорошенькая такая, аппетитная, глазастая. Кто она?
— Да так, никто.
