Фотографии. Черно-белая карточка откуда-то из времен Первой мировой и кокетливый светлый взгляд через вуалетку шляпки со страусиным пером. Резкие цвета Уорхолла и аромат Вудстока через хитрый прищур девчонки со значком мира, нарисованным охрой между хитрых маленьких грудок.
Лиза вздохнула, понимая, что все они здесь неспроста. И, удивившись самой себе, почему-то огорчилась.
Ну, ты чего, дурочка? Надумала себе чего-то, блин, размечталась, посмотрев в зеркало. Ага, платье, бриллианты, сталь и серое рядом…
Ну-ну.
Работай подметальщицей, девочка. Ты не такая вот красавица, как та темная египетская кошка. А ежели еще и сделать ее красивее? Пыль смахнуть, вон, насела. Так… Ну-ка, милашка-подведеноглашка, сейчас как почищу… Ой…
Лиза, дотронувшись до бюста, вдруг задрожала. Вместе с тем, чьими глазами она сейчас смотрела на невысокую тоненькую смуглянку, блестевшую черной краской на веках. Тоненько звякнули золотые браслеты. Зашелестела падающая белая накидка.
Перед ней стояла женщина. Сильное узкое тело с крохотными точками сосков, вытянутый овал глубокого пупка, гладкая кожа без единого волосочка. Лиза видела ее, ощущала слабые странные ароматы, понимала, что сейчас она вовсе не она. А он…
Деймон!
Кошка с золотыми браслетами сладко улыбнулась узкими темными губами. Развернулась, приподнявшись на цыпочки. Прошла, чуть касаясь стенки, на носочках. Она так и тянулась вверх смуглым блестящим телом. Замерла у тахты с массивными львиными лапами, опустилась на живот и колени, выгнулась вверх мягкой и совершенно не маленькой попкой.
Лиза охнула про себя, видя, как она-Деймон оказались рядом. Положили руки на прогнувшуюся навстречу спину, на складки-морщинки в самом ее низу. Глядела, как его пальцы пробежались вниз, чуть разводя как-будто сопротивляющиеся тонкие бедра. Египтянка засмеялась. Легко, свободно, радостно. И желанно…
12
— А спросить разрешения?..
Лиза вскрикнула, рывком выскочив из видения и оказавшись в комнате-музее. Мазнуло по лицу нездешним теплом, пахнуло теми самыми ароматами. Она оглянулась, понимая, кого сейчас увидит.
Он стоял в двери. Уже накинувший поверх самую обычную толстовку с капюшоном. И с эмблемой «Красных медведей» на ней. Лиза сглотнула, чуть дрожа.
— Что это было? Что ты опять сделал?
И сама не заметила, что перестала ему «выкать».
Деймон кивнул. Смотрел внимательно, задумчиво. Словно не веря чему-то.
— Ты… ты — Древней крови.
— Кто? Я?!
— Гадалка, ведьма, хотя, скорее, ходящая по снам. Ты тронула мою память, живущую в каждой из них. И увидела давно спрятанное. Мне оно недоступно. А тебе да.
Что?!
Лиза отшатнулась, глядя в его глаза. А в них вдруг так сильно плеснуло надеждой, радостью, болью, что она сразу все поняла. Живую тоску странного существа, завидовавшего ей. Увидевшей то, что осталось только в его памяти.
А если Деймон захочет увидеть все это своими глазами? Что он с ней сделает?
— Не бойся. — Хозяин потер нос. Совершенно неожиданным простым движением. — Теперь не бойся вообще. Если не дашь повода.
Лиза кивнула. И, совершенно неожиданно, спросила:
— Зачем вам трость?
Снова, дурында, перешла на «вы». Эх…
Хозяин смотрел на нее внимательно. И не улыбался. Вдруг протянул руку.
Трость!
И как она оказалась там, только что вроде бы не было?!
— Возьмись за ручку. — Он смотрел неожиданно или… выжидающе?
И Лиза взялась. Доверилась. Чуть не вздрогнула, опять, ощутив неожиданный холод металла. Набалдашник коснулся ладони, как половинка яблока, смотрящая срезом верх. На нем проступал какой-то узор, но Лиза лишь ощущала его линии. Дальше пальцы коснулись шереховатого… шероховатой кожи, идущей вниз по плотному материалу трости.
Деймон наклонился и что-то шепнул. Трость дрогнула и вдруг обвила руку Лизы тонкими блестящими лентами металла. Сложила их в плетеную красивую корзинку, вдруг застывшую гардой, своей чашей предохраняющей кисть руки. И тогда хозяин потянул трость на себя. Выпустил, освобождая, матово-серый тонкий клинок.
— Это моя Змея… — Деймон погладил клинок. — Моя единственная за много лет женщина, никогда не бросавшая и не… не уходившая.
Лиза сглотнула, глядя на оружие.
— Красивая…
— Я хотел поговорить с тобой. — Он пожал плечами. — А ты, значит, решила убраться подальше отсюда?
Лиза, смутившись, кивнула.
— Могу предложить тебе фалернского. — Деймон поднял вверх вторую руку, держа в ней глиняную вытянутую… амфору, точно. — Настоящее. Две тысячи лет выдержки.
— Такие со дна поднимают. Я видела в новостях.
Он пожал плечами.
— Это из погреба. Но если хочешь так думать, то да. Со дна, с триремы родосского тирана.
— Ничего не поняла, ну, да ладно.
Хозяин усмехнулся. Очень так по-доброму и почти изогнув губы в подобие улыбки. Совсем как в тот раз, когда она вдохновенно плела ему всякую чушь о своей жизни.
— Ну, так ты не против пригубить немного солнечной римской лозы, превратившейся в кровь молодого Диониса?
— Если это не очередная сыворотка правды, то только за. А то мне еще за прошлый раз ужасно неловко.
— Уверяю, что это всего лишь вино.
Лиза смотрела на шпагу-Змею, на эмблему «Медведей», на стальные глаза, на двухтысячелетнюю амфору и молчала. Немножко потрясенно, немножко радостно. И с какой-то надеждой в груди, трепыхавшейся легкими горячими крыльями изумрудного воздушного колибри.
Вдруг в проеме звякнуло.
Медея, возникнув из полутьмы, даже не смотрела на Лизу. Она не отрывала взгляда от Змеи и вина в глиняном точеном сосуде. И от Деймона…
Стояла, расстегнув куртку костюма. А в разошедшейся ткани виднелся идеальный подтянутый живот, нежно-молочная кожа и высокая, казавшаяся мраморной, твердая грудь. И капельки пота, алмазами блестящие на ней.
Так обычно стоят или в гостях у старого проверенного друга или… Лиза не хотела думать про «или». Совсем.
— Я воспользуюсь твоей душевой? — голос Медеи звенел сталью ее же рапиры.
И этот вопрос был адресован явно не девушке.
— Да, — Деймон кивнул, не сводя с Лизы глаз и не оборачиваясь.
И мисс Смоук тут же исчезла.
А Лиза осталась. Приняла из рук хозяина бокал и немного пригубила, ощущая необычную терпкость вкуса и легкое покалывание на языке. Хозяин не отходил, он ждал ее вердикта, упрямо сверля взглядом. Но она думала сейчас о другом. Лиза вдруг поняла прячущееся в глазах Медеи: тонкой вуалью в них сквозили безысходные тоска и боль от не имеющейся женской надежды.
