— Хватит! Перестань! Перестань! — Заорала я, вжимаясь в каминную полку и испуганно оглядываясь по сторонам. — Пожалуйста… — Уже слезно.
— Эмили… — Донеслось из-за закрытой двери гостевой комнаты.
— Черт… — Стерев ладонями пот со лба, я на негнущихся ногах направилась туда.
Дисплей телефона то и дело гас, погружая меня в кромешную тьму. Но пальцы от страха снова давили на кнопку, заставляя его тускло освещать путь хоть каких-то пару секунд. Этого было достаточно, чтобы сделать пару шагов и убедиться, что никто не выскочит на меня из темноты. Замерла у нужной двери, пытаясь унять встревоженное сердце, протянула руку и медленно повернула ручку. Та на удивление подалась легко: щелчок, и дверное полотно со скрипом двинулось внутрь комнаты.
Музыка резко оборвалась. Полнейшая тишина пугала меня еще сильнее. Вытянув телефон перед собой, я осмотрелась. В луче света мелькнули шкафы и коробки, уложенные друг на друга, и целые галактики пыли, взметнувшиеся в воздух от движения двери. Среди всего этого хлама, явно в спешке нагроможденного вдоль стен, выделялся большой светлый предмет. Прямоугольный. И от взгляда на него сердце сжалось почти до боли. И меня неумолимо, почти неистово, словно какими-то неведомыми силами, потянуло к нему.
Это был рояль.
Глава 26
Облупившаяся местами краска, потертые матовые поверхности, элегантная форма. Он был белым и довольно старым. Смотрелся инопланетянином посреди кучи хлама, наваленного в комнате. Большим и громоздким.
Не успела приблизиться, руки сами потянулись к нему. Сунув телефон в карман пижамных штанов, я подтянула к себе маленький круглый стульчик и опустилась на него. Лунного света, что попадал из окна, было недостаточно, чтобы как следует рассмотреть инструмент, но пальцы, словно повинуясь чьему-то настойчивому зову, уже нащупали и сняли крышку. Клавиши на ощупь казались твердыми и прохладными, но стоило чуть надавить — становились податливыми и мягкими. Нажала на одну, и та легонько провалилась, наполнив помещение пронзительным звуком.
«Нет, нет, нет».
Меня затрясло еще сильнее: руки сами уже парили над гладью клавиш, извлекая из рояля проклятую мелодию. Никогда в жизни я не играла ни на одном инструменте, не разбиралась в нотах, не знала, как и из чего строится мелодия. Господи, да у меня даже слуха не было! А теперь мои пальцы привычно касались инструмента, быстро перемещались по нему в, казалось бы, хаотичном порядке, но комната наполнялась самой настоящей музыкой. Которую играла я. Сама. И от этого слезы, застилая глаза, текли сами собой.
«Что это? Почему я знала каждую ноту? Нет, не знала — помнила. Иначе бы руки не летали над клавишами так свободно и непринужденно».
Ноги касались педалей, плечи подергивались в напряжении, следуя за движениями рук, голова бессознательно кивала в такт. От непонимания, как все это может быть возможным, становилось дико и страшно. Но я продолжала играть, просто не могла остановиться. Музыке, создаваемой столь величественным инструментом, не хватало места в маленькой комнате. Она взрывалась сумасшедшим потоком, билась о стены и вытекала наружу оглушающим океаном из нот. Огромным цунами, сметающим все на своем пути. Многотонной волной, смесью изумления, страха и ужаса — моих собственных и того, кто был заперт в моем теле.
Все оборвалось резко. Исчезла комната, музыка, рояль. Остались лишь темнота и чувство невесомости. Я падала. Но падала не резко, а медленно опускаясь все ниже и ниже. Плавно, точно в замедленной съемке. А свет… Свет оставался там, наверху, куда был направлен мой взгляд. Проникал точно сквозь толщу дрожащей воды, расходясь рябью и преломляясь под разными углами. Там был чей-то силуэт — это точно, но не было возможности определить, чей.
Я хотела что-то сказать. Крикнуть. Позвать на помощь. Но боль, какая-то непонятная, сковывающая движения, резкая, она пронзила стрелой голову. Оглушила. Я дернулась из последних сил и попыталась вдохнуть, но ничего не вышло. Вода… Она наполнила мой рот, нос и ворвалась в дыхательные пути. Паника. Кашель впустил еще только больше воды в горло. И чем больше я сопротивлялась, тем сильнее кружилась голова от недостатка кислорода.
Вдруг ноги оперлись о что-то твердое. Дно. Поверхность. Но оттолкнуться не получилось. Не было сил. Ничего не выходило. Плыть не получалось. Пальцы в отчаянии царапали толщу воды, метались, расходились в стороны, но мое тело продолжало медленно погружаться на дно. В груди разливалось леденящее чувство животного страха. Неужели, это все? Меня никто не спасет?
Вода сделалась похожей на стекло. Ни солнца, ни неба наверху. Я, словно законсервированная, лежала и смотрела на расплывающуюся картинку. Мелкие-мелкие рисунки. Что-то синее. Под ними пятна, кажется, какие-то буквы. Затем перед глазами потемнело, в груди зажгло. Больше ничего, никаких ощущений. Все замедлилось, как перед самым концом. Вот и все.
— Аа-аа! — Вскочила на постели, точно ошпаренная.
Передо мной была моя комната. На постели солнечные лучики. На мне — мятая пижама. Судорожно ощупав себя, уставилась на руки, которые еще с минуту назад играли на рояле в темной комнате. Пальцы дрожали, но выглядели как обычно. Откинув одеяло, я вскочила, схватила с тумбочки телефон. Проверила — работает. Шесть тридцать утра. Что за ерунда со мной произошла, и почему я оказалась у себя в постели на втором этаже дома?
В эту секунду над губой защекотало. Словно что-то горячее скользнуло из носа ко рту. Подняв подбородок выше, коснулась пальцем влаги и поднесла к глазам. Жидкость была прозрачной, значит, не кровь. Но что? И тут я почувствовала в горле привкус воды, легкое жжение и сильно закашлялась. Согнулась пополам, пытаясь выкашлять то, чего в моих дыхательных путях не было и быть не могло. И успокоилась только минут через пять, когда дышать стало легче.
«Чертовщина какая-то».
Приняла лекарства, убрала волосы в хвост, осмотрела свое изможденное лицо в зеркало и медленно поплелась вниз. Застыла у гостевой комнаты и нерешительно коснулась ручки. Повернула. Та была заперта. Недолго думая, опустилась на колени и приникла глазом к замочной скважине. Несколько раз моргнула, вглядываясь в темноту. Невозможно было рассмотреть почти ничего через узкое маленькое отверстие в замке. Ничего, кроме большого белого пятна.
* * *
Не знаю, возможно, не стоило злоупотреблять гостеприимством, зато теперь я знала, что мой сон оказался явью. В гостевой комнате, и правда, стоял старый рояль. Для того, чтобы подтвердить свои подозрения, достаточно было взглянуть в замочную скважину при свете дня, но я не побоялась вскрыть замок ножницами, открыть дверь и войти. Убедилась — он стоял там, покрытый тонким слоем серой пыли.
Присела и заметила следы тонких пальцев на крышке. Кто-то действительно открывал ее недавно. Неужели, я? Глупости. Но сон ведь казался таким реальным: я отчетливо помнила, как носилась по двору, как входила в это помещение, как играла на инструменте. Да у меня даже вода шла носом!
