На столе требовательно затренькал сотовый, он посмотрел на экран и сбросил звонок.
— Дополнительный опрос друзей, соседей, проверка камер наблюдения ничего не дали. Она просто исчезла. Знай мы причину, было бы легче найти тело или ее саму. — Он перебирал листки с записями, приклеенные к монитору. — В общем-то, это все, что я вкратце могу сообщить. Вероятно, отец расскажет немного больше, он вел свое расследование.
— Свое расследование? — изумилась я. — Ничего об этом не знаю.
— Ты была совсем ребенком, отец, наверное, не хотел тебя лишний раз тревожить.
Я вспомнила прогулки по пустым улицам, ветер и кофе навынос, пустоту и слезы по ночам — и не стала осуждать папу. Михаил Петрович начал складывать документы на столе, давая понять, что разговор окончен. Я встала, повесила рюкзак на плечо, не удержалась и спросила:
— Как думаете, она еще жива?
Он шумно вздохнул. Успокоение детей не входило в его обязанности.
— Возможно, но по статистике, понимаешь…
— Спасибо, — я боролась с подступающими слезами. — До свидания.
— Всего доброго, — виновато ответил он, заметив мои слезы.
Я подошла к двери, взялась за ручку.
— Знаешь что, — раздался голос за спиной.
— Что?
— Я никогда раньше не видел, чтобы муж так… — Он подбирал слова. — Через меня проходит много подобных дел, вы понимаете, но никогда раньше я не видел человека, который любил бы потер… жену так сильно. Он вел самое настоящее расследование.
— Я думала, он давно перестал ее искать.
— Думаю, тебе следует поговорить с папой.
Выйдя из кабинета, я поняла, что Михаил Петрович — первый за долгое время незнакомец, который не показался мне морским чудовищем.
Глава 7,
в которой Нина учится кататься на скейтборде
— Теперь отталкивайся ногой. Ногой отталкивайся! Да не руками от меня, а ногой от земли!
— Легко сказать!
— Давай уже!
Я оттолкнулась, проехала сантиметров десять и судорожно схватилась за Ванино плечо, балансируя на скейте.
— Пробуй еще раз.
— Можетнуегонафиииииии-и-и-и, — завыла я — и вдруг снова поехала.
— Едешь, едешь! Отцепись от меня! — Ваня пытался оторвать мою руку.
— Нет! — Я вцепилась в него обеими руками.
— Ну ладно, передохнём.
Я спрыгнула с доски как раз напротив стеклянной двери магазина. Посмотрела в отражение и спрятала спутанный хвост в капюшон. В Парадном квартале было, как всегда, пустовато и ветрено. Зато удобно учиться кататься на скейте — никого не собьешь.
Ваня сел на скамейку у входа в магазин.
— У Насти лучше получается?
— Нет, — мрачно ответил он.
— Нам и на самокатах неплохо.
Ваня раздраженно фыркнул.
Пару недель назад он решил, что мы уже выросли из самокатов и нам пора переходить на скейтборды. На собственные деньги, заработанные на домашках по математике для старших классов, он купил подержанную доску, чтоб тренироваться. Но нам с Настей она не покорялась.
— Можешь кататься на скейте, а мы останемся на самокатах.
Он молчал и раздраженно щелкал кнопкой кармана куртки. Я ждала, когда его отпустит.
— Хочешь мороженого? — предложил он.
— Давай.
Он зашел в магазин.
Я снова посмотрелась в его стеклянные двери, как в зеркало. Девчонка в куртке, джинсах и кроссовках. Капюшон и перчатки с обрезанными пальцами — так меньше руки мерзнут, когда рисуешь. Пальцы — черные от карандашей.
Наверное, мама не позволила бы, чтобы я ходила так, как обычные подростки. Она всегда наряжала меня, не в розовые кружева и бантики, как большинство мам, а в элегантные платья, почти как у взрослых. Похожие на те, что носила сама.
Когда папы не было дома, я включала компьютер в его комнате и пересматривала старые фотографии. На них я выглядела как картинка из глянцевого журнала.
— Ты моя красотка, — говорила мама, застегивая последнюю пуговку, а потом целовала в нос.
В первый год после того, как она пропала, я донашивала старые вещи. Через год папа заметил, что я из них выросла и пора бы, как он выразился, обновить гардероб. С тех пор я обновляла гардероб три раза: джинсы, футболки, куртки, шапки и шарфы отличались только размером. С маминого исчезновения я получала от окружающих слишком много сочувствия. Горы невыносимого понимания. Безликая одежда была как защита. Она делала меня менее заметной. Не выделяла из толпы.
Ваня вышел из магазина, держа в руках пластиковый стаканчик с мороженым.
— Только на одно хватило, — смущенно сказал он, протягивая мне ложку. — Стоит как крыло от боинга.
— Ну да. Это же элитный квартал. И мороженое тут тоже элитное.
Мы ковыряли ложками в стаканчике.
— А ничего так, — сказала я, выскребая розовые остатки с кусочками клубники.
— Еще бы.
Настроение у него улучшилось. Он прочитал состав и поискал, куда выбросить стаканчик. Возвращаясь от урны, бодро спросил:
— Ну что, продолжим?
Я притворилась мертвой. Он наклонился ко мне:
— Ты еще дышишь, поднимайся.
Я поднялась, стараясь не смотреть на свое отражение в двери магазина. Взялась за Ванино плечо и встала на скейт обеими ногами.
— Теперь отталкивайся правой ногой.
Оттолкнулась.
— Я сказал — правой!
На фотографиях в папином компьютере была хорошенькая девочка. Пухлая трехлетка в платье в красно-синюю клетку, кокетливо склонив голову, позирует, сидя на лосе-качалке. Семилетняя девочка с челкой сидит на изогнутой иве, нависающей над прудом, и напряженно улыбается — я ужасно боялась соскользнуть со ствола. Девятилетняя девочка во взрослом платьефутляре, на груди блестит брошь, сидит на кожаном диване, а на подлокотниках — мама и папа. Мама тоже в сдержанном платье-футляре того синего оттенка, который подчеркивал цвет ее глаз. Папа как обычно: в рубашке-поло, джинсах, замшевых ботинках. Хотя мама и его пыталась уговорить одеться понаряднее. Красивая одежда была ее второй одержимостью после науки.
Последний год я часто думала, что мама с папой были совсем не похожи. Мама любила наряжаться и ходить в гости. Папа одевался как придется и проводил свободное время со мной или за компьютерными играми. Мама была увлечена наукой, исследованиями, рассказывала мне на ночь байки про эволюционный отбор, а папу интересовали только языки программирования, команды и функции. И мы с мамой, разумеется. Ну и еще хороший эспрессо и отстрел зомби в компьютерных игрушках. Ему не были нужны вечеринки, костюмы, научные исследования. Маму волновали моя социализация, успеваемость по английскому и возможная дислексия. Папу ничего такого не беспокоило. Он говорил, что я отличный ребенок.
