Мы перешли на противоположную сторону набережной и там спустились к воде. Из проплывавшего мимо закрытого теплохода нас внимательно разглядывали кутавшиеся в пледы мозазавры. Некоторые надели шапки и завернулись в пледы по уши.
— Холодно им там, наверное, — сказал Ваня.
Мозазавры его не услышали и проплыли мимо. Никто из них не фотографировал — апатия охватывала даже туристов. На каменном подходе к воде пахло мочой и были разбросаны бутылки. Рядом валялись пластиковые стаканчики, и ветер сдувал их в реку.
Проплыл еще один туристический теплоход. Пассажиры снова нас рассматривали — двое подростков в капюшонах, натянутых на самые глаза, пинают в реку пивные бутылки.
— Ты когда-нибудь была в ротонде? — спросил Ваня.
Я подумала, что свидание у нас несколько необычное, и ответила:
— Нет, но папа что-то давно рассказывал. Что это?
— Жилая парадная с круглой лестницей. Мы ходили туда в прошлом году. Тебя не было?
— Нет. Кажется, в тот день мы ездили на этюды, — припомнила я.
— Знаешь, там один парень вошел в дверь под лестницей…
— И через пятнадцать минут вышел седым стариком! — перебила я его. — Какие еще байки знаешь?
— Еще можно написать на стене или колонне желание, и оно обязательно сбудется.
— Сто процентов?
— Сто сорок шесть.
— А маркер у тебя есть? — спросила я.
Ваня достал из кармана и показал мне черный маркер.
— Ты что, знал, что мы сюда пойдем?
— Допускал такую возможность.
Мы прошли совсем немного, дождались зеленого на переходе и оказались на Гороховой. С обеих сторон стояли два одинаковых зеленых дома.
— В одном доме ротонда есть, в другом — нет. Раньше, в восьмидесятых, тут тусовались рокеры. Ну, Цой там и другие. Панки.
— А-а, — протянула я. С роком я была знакома очень поверхностно.
Мы дошли до нужной арки, и Ваня набрал код. В обшарпанном дворе повернули налево, подошли к какой-то двери, и Ваня нажал на кнопку звонка. Дверь щелкнула и открылась. Мы вошли. Дорогу нам преградил молодой человек в тренировочном костюме и тапочках на босу ногу.
— Вход в ротонду платный.
Ваня протянул ему сто рублей. Консьерж помедлил, но бумажку взял.
— Вообще-то в это время по сто с каждого, но так и быть, пусть будет детский билет, — сказал он, пропуская нас вперед.
Мы вошли в обычную парадную — стены до половины выкрашены синей краской, в закутке у лестницы стоят коляски и велосипеды, у батареи — кошачьи миски с кормом и водой. Но лестница раздваивалась и, закручиваясь, уходила вверх, круглый купол поддерживали колонны, под синей краской угадывались старые надписи.
— Ротонда — самое мистическое место Петербурга, — раздалось за спиной. Мы оглянулись и увидели, что консьерж намерен провести экскурсию. — Один молодой человек зашел в комнату под лестницей и через пятнадцать минут…
— Знаем, знаем, — перебил его Ваня. — Мы не туристы.
Мы стали подниматься по лестнице.
— Говорят, по лестнице в ротонде в Петербург спустился сам сатана, — сказал консьерж нам в спину.
Мы не ответили и поднялись на второй этаж. Консьерж с видом человека, выполнившего свой долг, сел на подоконник и, прислонившись к окну, обложенному подушками и пледами, продолжил смотреть фильм на планшете. Он смотрел его без наушников, и до нас долетали звуки визжащих по асфальту шин и выстрелов.
— Что за чудак, — пробурчал Ваня.
— Как думаешь, это правда?
— Байки, — ответил он, заглядывая вниз.
— А вдруг, если дождаться полуночи, к нам спустится сам сатана? — спросила я, рассматривая крашеныеперекрашеные двери в коммуналки.
— Хочешь проверить? — он потянул меня к себе, но в этот момент у меня в кармане требовательно звякнула эсэмэска.
Я отстранилась и полезла в карман.
«Ты где?» — бесцеремонно спрашивала Мира.
«В Ротонде», — ответила я и положила телефон в карман.
Обняла его, пряча губы.
— Будешь писать? — спросил он, протягивая мне маркер.
Я взяла маркер и спустилась пролетом ниже.
— Писать на стенах запрещено, — раздался голос снизу.
— Я не пишу, — ответила я, и телефон снова брякнул.
«На Гороховой?»
«Да».
Поднялась на несколько ступенек выше, чтобы консьерж меня не видел, задумалась. Я загадывала желания два раза в году: перед тем, как лечь спать на Новый год, и перед тем, как задуть свечи на торте на день рождения. Всегда казалось, что чем сильнее чего-то хочешь, тем вероятнее это сбудется. Но слова консьержа придавали надежде какую-то мрачную окраску, фатальную неотвратимость, как любил говорить Никитин.
«Встретимся через 15 минут в шаверме справа от Сенной».
«Хорошо», — ответила я, написала желание и вернулась к Ване.
— Что загадала?
— Так, мелочи, — ответила я. — Мне нужно встретиться с Мирой на Сенной.
— Сейчас? — удивился он.
Я кивнула.
— Странное свидание, — сказал он, спускаясь. — Не хочешь пофоткаться?
— Не очень, — ответила я.
Мы попрощались с консьержем и вышли на улицу, где почти стемнело.
Мира ждала нас в тесном закутке, где с одной стороны вертелся истекающий жиром мясной стержень, с другой к стеклянной стене лепился узкий столик, заляпанный майонезом и залитый сладким чаем.
Мира сидела в самом углу, натянув капюшон почти до носа.
— Это кто? — Она бесцеремонно ткнула пальцем в Ваню.
— Друг, — ответила я и, увидев ее напряжение, добавила: — Он всё знает.
Мира отвернулась к столику.
— Я пару раз заходила в холл особняка. Помнишь, раньше, когда мы ходили к родителям, там была вахтерша?
— Зинаида Петровна.
— Не важно. В общем, сейчас там всё по-другому, но охранник всё равно есть. Знаешь, я подумала, что если…
— Если он такой же рассеянный, как Зинаида Петровна, — продолжила я ее мысль.
— И пустит нас внутрь.
— Но что мы сможем там сделать? Кабинеты, наверное, заперты. Оборудование под замком, компьютеры запаролены.
— Можно попробовать, — пожала плечами Мира, игнорируя недоумевающий взгляд Вани, который он переводил с меня на нее.
— И камеры слежения наверняка есть, — предположила я.
— Конечно, есть, даже снаружи, — подтвердила Мира.
— Нас же сразу найдут.
