Капли стучали по крышке сундука, который, то и дело оскальзываясь, тащили по двору слуги, предводительствуемые Дебурне, отъевшимся и повеселевшим от недели всеобщего почтения, струились по кожаному верху возка – карета вместе с кучером отправилась в Париж, к Мюси, и отправляться в Люсон предстояло в неуклюжем экипаже городского головы.
Экипаж более всего напоминал телегу, крытую воловьей кожей – и по сути, ею и являлся. Внутри не было даже скамейки – сидеть предполагалось на сундуках. Или мешках, или бочках – грузах, перевозимых несколько более часто, чем епископы. Или кучах торфа – судя по запаху.
Арман прогнал Дебурне в телегу, а сам сел рядом с кучером – пусть лучше поливает дождем.
Восемь часов потребовалось на преодоление шести лье от Фонтене до Люсона по промоинам и ухабам. Лошадь сильно вытягивала худую шею и налегала в постромки – в конце концов Арман и Дебурне пошли пешком – хотелось добраться до резиденции дотемна.
Им это удалось.
Разрушенная колокольня кафедрального собора, смущенная пронзительным взглядом молодого епископа, пыталась закутаться в сумеречную вуаль – но тщетно. В полном молчании он обозрел и зубчатые обломки, и трещины на голых стенах собора – ни одной картины, ни одной статуи святого! Обгорелые и обвалившиеся хоры, чудом, казалось, уцелевший алтарь. Ошеломленный, он поднял голову и увидел звезды сквозь пролом в крыше: тучи чуть разошлись, но дождь не прекратился.
– Гугенотская пушка в шестьдесят втором, – затряс головой дряхлый отец Шелю, занимающий в капитуле должность портария*и госпиталария** – именно ему выпала честь знакомить нового епископа с владениями. Тени почти съели его согбенную фигурку в бурой рясе, только кашель, неуместно гулкий в таком месте, позволяет не потерять его в сумраке.
– А шпиль кто разрушил? – спрашивает епископ, уже зная ответ.
– Так гугеноты же, в семидесятом… – кряхтит старик. – Из Ла-Рошели. Тогда же и мебель всю пожгли, ни одной скамейки с тех пор нигде…
– Я заметил, – поднимает брови Арман. Свинцовая тяжесть ложится на сердце.
– Я покажу вам вашу резиденцию, ваше преосвященство, – пытаясь заглянуть в глаза, предлагает отец Шелю.
Епископский дворец примыкает к собору – одна стена у них общая, но двор резиденции отгорожен каменным забором выше человеческого роста. Есть и короткий путь: с двух сторон собор опоясывает крытая галерея – клуатр, дверь в конце которого ведет прямо в дом епископа. Как и собор, клуатр выглядит так, как будто помнит первых Капетингов.
Отец Шелю долго возится с ключом. Ветер усиливается. Арман получает за шиворот порцию ледяной воды и недоуменно оборачивается. Получает еще одну струю – в лицо, задирает голову и встречается взглядом с ехидной горгульей: на стене, в которую упирается клуатр, над каждым окном – горгульи, извергающие воду с крыши. Порывы ветра столь сильны, что струю сносит в галерею.
В сумерках кажется, что горгулья подмигивает епископу, на ее жуткой рожице – неподдельное удовольствие от проделки. Арман усмехается, поводя плечами под мокрой сутаной. Замок наконец поддается, истошно заскрипев.
Резиденция готова принять своего сюзерена.
Портарий снова сгибается в приступе кашля – столь долгом, что гулкая темнота хохочет, гугукает и воет ему в ответ.
– Благодарю, отец Шелю, я сам осмотрюсь, – командует Арман, забирает свечу и замирает на пороге, удивленный быстрой ретирадой подчиненного.
– Святая Мадонна! – воскликнул Дебурне, чуть не плача. – Здесь можно жить?
Сырость – не свежая, как снаружи, а затхлая, ледяная, отчетливо пахнет плесенью. Пар от дыхания – это причуда его воображения, но эхо – реальность. Гулкое, пустое, холодное пространство.
Камердинер забрал у хозяина свечу и поднял повыше – хотя тьма более милосердна, уж слишком неприглядно открывшееся зрелище: голые стены, голый пол, пустая пасть камина. Портьеры надуваются пузырями – Дебурне ежится, представив, какие в рамах щели.
Кровать без полога, стол, скамьи вместо стульев.
Громкий стук доносится с противоположной стороны дома – на крыльцо выгрузили сундуки. Дебурне командует доставкой.
– А ты тут зачем? – вопрошает он вдруг громко и негодующе.
Арман вытягивает шею: на пороге стоит молоденькая крестьянка с корзиной, откуда тянет съестным.
– Ужин принесла, ваша милость, – приседает она в быстром реверансе, стреляя глазами из-под шаперона. – И прибрать, а то натоптали.
Грузчики виновато потупились – на полу слякоть.
– Как лицо духовное я не могу держать женской прислуги… – Армана замечает удивление на лицах крестьян, но продолжает: – Даже приходящей, даже в исключительных случаях. Благодарю за помощь, дети мои.
– Ноги Евиной не будет в этом доме, ясно? – щеки Дебурне трясутся от возмущения – скорее от общей картины, чем от несостоявшегося визита красотки к молодому епископу. Стыд и срам.
Арман благословляющей рукой осеняет девушку и четверых крестьян, получает восторженное благодарное бормотание и лезет в корзину, оставленную на пороге.
– Пирог… Яйца. Молоко. Масло. Курица. Вино! – торжествует епископ, выкладывая добычу на сверкающую столешницу. В доме чистота – до слез, бедность выступает во всей своей наготе, не прикрытая даже пылью.
Поужинав и не обнаружив дров, Арман решает спать так. Дебурне выуживает из сундука шерстяной полог и кладет его в качестве покрывала на кровать, куда они укладываются спина к спине – для тепла.
*Портарий – ключник. Одна из должностей при капитуле – органе управления епархией.
*Госпиталарий – тот, кто занимается приемом и размещением гостей, а также, если нужно, их лечением.
Глава 20. Кошмар (ноябрь 1608, Люсон, Пуату)
– Поль, ты не представляешь, какие они скряги! Сквалыги! Куда они дели все деньги, украденные у нашей семьи за шесть лет? – епископ Люсонский метался по комнате, воздевая руки к потолку. Адресатом его филиппик был не кто иной, как Поль Ларошпозье – остиарий в дальнем приходе Люсона. Дебурне пытался разжечь камин и не реагировал на слова хозяина – он слышал это уже в десятый раз, разделял чувства епископа, но был рад приезду нового слушателя.
– Так как-то… разошлись, наверное? – голубые глаза Ларошпозье наполняла радость от встречи, и все скареды мира не могли помешать ему радоваться при виде друга. Пока Арман блистал в Сорбонне, в Риме и при дворе, Поль вел скромную жизнь в Грю – крошечном городишке на западной границе епархии, помогая старику Шелю.
– Что значит «разошлись»? Как могут разойтись восемнадцать тысяч ливров? За шесть лет? Я мог бы на эти деньги полк купить! – выпалил Арман, тут же сморщился, как от боли, и замотал головой.
– Ну что ты возишься, зажигай! – прикрикнул он на камердинера.
– Сейчас, сейчас… – закряхтел Дебурне, поднося кресало к горке березовых дров.
