Долго ли коротко, а сено сгорело. А волки тут как тут. Кинулся тогда солдат бежать – неподалеку второй стог стоял. Последнюю охапку швырнул в волков и побежал. Добежал, поджег вторую копну. Потом третью. Потом четвертую, пятую… А стая все не отстает. Видит солдат – последняя копна осталась. Поджег он ее, а сам достал из заплечного мешка чистую рубашку, взял в руки уголек и написал на рубахе: «От врагов на чужбине я ушел, а от родных волков не уйти».
Тут возок тряхнуло и перекосило, Клод не удержался на краю и скатился на Армана с Полем.
– И что дальше? – выплевывая изо рта снег, спросил он. – Что стало с солдатом?
– Ничего, – пожал плечами Поль. – Так и загрызли.
– Святая Мадонна! – перекрестился Бутийе. – Вот к чему ты сейчас такие сказки рассказываешь?
– Почему это сказки? – обиделся Поль, приподняв кожаный полог и пытаясь что-нибудь увидеть в снежной каше. – Мне отец Кретьен рассказывал.
– Брешет твой отец Кретьен! – Клод вскочил на ноги, отпихнув Ларошпозье. – Откуда в вашем приходе столько сена? Там отродясь столько не накашивали – одна осока по болотинам да хвощи.
– Почему это осока? – обиделся тот. – Не одна осока. Нормальное там сено.
– Ты еще скажи, чистый клевер! – хмыкнул Клод. – Уж лучше б ты молчал, а Гийом пел.
– Извольте, мсье, – откликнулся Гийом и затянул: – Напали на козлика серые волки…
– Да что ж такое! – заорал Клод, но Арман дернул его за руку.
– Тише.
В завывание вьюги исподволь вплелся новый звук – от которого Армана словно окатило кипятком, а в висках застучало.
– Волки! – заорал Гийом и встал во весь рост. – Юху-у-у-у-у! Выручай, родимые!
Кнут заплясал по крупам коней, но тех не надо было подгонять – неспешный шаг сменился резвой рысью. Комья снега застучали в передок возка.
Вцепившись в борт, Арман всматривался в снежную кашу – ничего не видно, вой приближался.
– Ой, волки! Волки! Смотри! – завизжал Клод, тыча рукой влево. Арман и сам заметил черную точку на снегу – она стремительно росла, выросла в громадного зверя, наметом мчащегося вперед – к лошадям. Сколько же их? Если стая, то…
Его второй раз ошпарило – пока виден лишь один – кони несли – только бы не сбились с дороги!
Волк катился по снегу, забирая влево.
Арман расстегнул ольстру и вынул пистолет. Перед выездом из Пуатье он проверил порох, пулю и пыж – все, как завещала ему бабка. Заорал Клоду в лицо:
– Вынь пороховницу, открой и дай мне!
Клод кивнул, закусил губу, засунул руку в ольстру, вцепился зубами в пробку пороховницы.
Два оборота ключом в замке.
Какое счастье, что не надо поджигать фитиль – он бы не смог зажечь его на таком ветру.
Открыть полку.
Порох на полку.
Закрыть полку.
– Держитесь! – рявкнул Арман и прицелился.
Волк повернул лобастую голову и глянул в глаза человеку. Время опять замедлилось.
Медленно повернул ствол и навел между глаз неподвижного волка.
В застывшем воздухе, где кони плавно опускали копыта на землю, снежинки остановились, а сердце замерло – между двумя ударами Арман спустил курок.
Вспышка.
Грохот.
Падение.
Рыдает Клод, молится Гийом, страшно сквернословит Ларошпозье.
Один! Волк-одиночка! Господи, всемилостивый и милосердный, спасибо тебе! Спаси и помилуй раба твоего грешного!
Арман осознал, что вспомнил о Боге только после выстрела.
– Pater noster, qui esin caelis…
– Шлюхино отродье, голь кабацкая, мерзопакостный сатана!
– Adveniat regnum tuum…
– Драть тебя через колено, чесотку тебе в шею и кол в задницу!
– Sed libera nos a malo…
– Amen.
Повозку опять перекосило. Где они? Лошади по брюхо в снегу – угодили в какую-то яму. Мешок с золотом едва не свалился на дорогу – впрочем, какая же это дорога?
– Еще заблудиться не хватало. Куда править? – Гийом повертел головой туда-сюда, а толку – не видно ни луны, ни звезд, лишь мельтешит снег.
– Мы где-то рядом с дорогой, сейчас найдем. – Арман встал, держась за борт – колени до сих пор дрожали. Огляделся и спрыгнул вниз, ухнув по пояс. – Да это не яма, друзья мои. Это овраг.
– Шевретский овраг! – обрадовался Гийом. – Мы в полулье до Люсона. Рукой подать.
– Нам бы ориентир. Маленькую подсказку – в какую сторону двигать, – молитвенно сложил руки Клод.
– Смотрите! – крикнул Поль. – Огонь!
В снежной каше действительно появился огонек – крошечная ясная точка. Огонек пришел в движение: вниз-вверх, вправо-влево.
– Крест! Крестное знамение! Гони, Гийом!
Гийом берет лошадей под уздцы и тянет на свет, Арман хватает в руки мешок – теперь золото уже не кажется ему таким легким, как вчера. Клод и Ларошпозье толкают возок – и вскоре под ногами уже не склон оврага, а нечто, более-менее напоминающее дорогу.
Когда они поравнялись с источником света, то увидели монаха в черном плаще: он стоял на краю дороги, держал в руке факел и улыбался из-под капюшона – словно из пещеры.
– Отец Жозеф! – воскликнул Арман, признав в этом аскете некогда блестящего кавалера, выпускника академии Плювинеля. Сразу по приезде в Люсон он написал несколько писем Леклеру дю Трамбле, после пострига в капуцины принявшему имя отца Жозефа, – и поражался сейчас, насколько тот изменился.
– Я решил вас встретить, – поясняет монах, небрежно кивая Полю, Клоду и Гийому, – дошел почти до Шеврета.
– Вы указали нам путь, – улыбнулся Арман – широко, освобожденно. – Вас послало нам Провидение.
– Согласен, – склонился монах в небрежно-грациозном поклоне, этим напомнив Арману себя прежнего.
– Садитесь же, – потребовал Арман. – Тут хватит места – даже с учетом мешка с золотом, выданным губернатором на устройство семинарии.
– Семинарии? Поздравляю, – капуцин улыбается все шире. – Не могу воспользоваться вашим приглашением – по уставу Ордена меньших братьев капуцинов монахи могут путешествовать исключительно пешком.
– Я епископ и позволяю вам путешествие в повозке, – Арман протягивает капуцину руку с перстнем. Тот улыбается еще довольнее и прикладывается к знаку сана:
– Повинуюсь, мой епископ.
Руки у него обжигающе горячие – как такое может быть? Монах ловко запрыгивает на повозку и устраивается на мешке, свесив наружу загорелые ноги в сандалиях – все в снегу. Монах стучит одной об другую, сбивая снег – под испуганно-восхищенными взглядами попутчиков.
