Арман покраснел – было мучительно говорить о своей давней, еще детской мечте в таких обстоятельствах – сидя на столе медика и кутаясь в простынь.
– Что вы можете мне посоветовать? – ему даже удалось справиться с голосом, не сорвавшись ни на визг, ни на плач.
– Я бы посоветовал вам найти любовницу.
– Ну что ж, звучит… разумно.
– Я вас прекрасно понимаю – ранение под Амьеном полностью лишило меня мужской силы, но я помню себя в молодости, – доктор развел руками. – Ваше состояние меня печалит. Следует это исправить.
– Благодарю вас, мэтр… – Арман потянулся за рубахой. – Вы первый, кому я могу довериться в этом деликатном вопросе…
– Ваше здоровье для меня важнее всего, сударь. Кстати, давно хотел спросить – какой святой исцеляет от геморроя?
– Святой Фиакр.
– Я буду молиться ему каждый день, ваше преосвященство.
По счастью, вопрос с обетом целомудрия потерял актуальность: Армана вызвали в Ангулем – укрощать королеву-мать.
Часть пятая
Пурпурная лихорадка
Глава 40. Лимузенский лес (март 1619, окрестности Лиможа)
– Именем короля, остановитесь!
Откуда на опушке взялся патруль?
Под тревожным взглядом Дебурне и спокойным – мэтра Шико, Арман полез в карман сутаны за пропуском – письмом Людовика с приказом епископу Люсонскому неотлагательно отправиться в Ангулем, в ставку королевы-матери.
Пропуск требовался не в первый раз. Во Вьене епископа спасло только то, что губернатор Алинкур узнал почерк короля – иначе не миновать бы ему заточения, если не еще чего похуже. Мсье Алинкур горел желанием выслужиться перед его величеством и не мог воспринять появление в его владениях опальной персоны иначе как подарок.
Никакие аргументы на него не действовали – правда, и Арману отказало обычное красноречие – он еще не оправился от горячки, трепавшей его в Авиньоне. Жар сбить не удалось, но откладывать отъезд он не стал бы и под страхом смерти.
Так что получив королевский приказ, Арман и его разросшаяся свита – Дебурне, мэтр Шико и севший на козлы Жюссак – уже на рассвете следующего дня покинули Авиньон.
«Одиннадцать месяцев! – думал Арман, когда пара гнедых ступила на Авиньонский мост. – Почти год в изгнании. Следующего раза не будет – чего бы мне это не стоило».
– Все идут в Авиньон и танцуют под мостом! – детский голос раздался совсем рядом. Арман вытянул шею в попытке узнать, что за ребенок на рассвете играет за городской стеной. Но как он ни крутил головой, никого не увидел: легендарный мост был пуст. Рона величаво катила свои воды навстречу путникам.
– Кардиналы так танцуют! – продолжала петь невидимая девочка. – В Авиньоне под мостом все танцуют, став кругом!
– Что с вами, мсье Арман? – складка у Дебурне на лбу, появившаяся одиннадцать месяцев назад, уже никогда не разгладится… А волосы сплошь покрыла седина.
– Ничего, Дебурне. Ничего, – Арман перехватил руку слуги, пресекая попытку пощупать лоб на предмет жара, и вдруг прижал к щеке. – Прости. Я тебя совсем замучил.
– Мсье Арман… – похоже, Дебурне перепугался по-настоящему. – Помилуйте…
– Ничего, Камилл, все позади. Все позади. Хуже уже не будет, – уверенности в голосе хозяина было столько, что Дебурне неожиданно успокоился. Надежда – плохой ужин, но хороший завтрак, а день только начинался.
Разве под силу было прервать этот разбег какому-то Алинкуру, будь он хоть трижды губернатор? Узнав руку короля, старый вояка перепугался до полусмерти и даже дал эскорт до Лиможа, так что следующая сотня лье стала самым спокойным отрезком их путешествия.
После Лиможа начались леса – дубы стояли в коричневой прошлогодней листве – а потом болота.
Кони мягко ступали по палым листьям и пробивающейся сквозь них свежей травке, плющили скорлупки прошлогодних желудей. Изредка дорогу перебегали шалые мартовские зайцы, бросаясь прямо под колеса, однажды они видели косулю. И не встретили ни одного человека.
И вдруг – патруль.
Командир дюжины расхристанных молодцов не внушал доверия: засаленные локоны, потертый рыжий колет, грязные сапоги – и нежно-лиловые замшевые перчатки с расплющенными кончиками. Вынырнув из полузабытья, Арман разглядел мельчайшие детали за те несколько мгновений, что потребовались, чтобы вложить в протянутую руку приказ губернатора Алинкура о беспрепятственном проезде. Письмо короля он решил не показывать.
Во время чтения густые брови командира сошлись на переносице, потом глаза его цепко обежали путников. Не сказав ни слова, он вернул бумагу и отсалютовал неуместно роскошной перчаткой.
Взгляды его солдат Арману не понравились.
– Не нравятся мне эти рожи, – донесся сверху голос Жюссака, когда карета углубилась в чащу, тяжело переваливаясь на колдобинах. – Как есть разбойничьи.
– Пропустили – и ладно, – примирительно заметил мэтр Шико. – Двадцать лье осталось – а там уж и Ангулем.
– Хвали день к вечеру, – проворчал Жюссак. – Держи порох сухим.
– А мост исправным, – добавил Арман, проверил, как ходит в ножнах шпага и на всякий случай взвел курок.
Гитано не намеревался вмешиваться в чужую драку – если за это ему не заплатили. Жизнь бродяги, игрока, дуэлянта – эти личины видели все, а еще шулера и сбира* – с этой его ипостасью знакомились лишь те, кому выпало родиться под очень несчастливой звездой, отучила его соваться не в свое дело.
Услышав крики на дороге, Гитано спешился, успокоил коня, мимолетно прикоснувшись к бархатным горячим ноздрям – Идальго бывал с ним и не в таких переделках и давно привык к звону стали, крикам и выстрелам. И осторожно подобрался поближе к источнику шума.
Так и есть – ребята Щёголя загнали очередную дичь. Нарядная карета, пара гнедых – и никакой охраны! Не повезло кому-то нарваться. Единственное, что удивило Гитано – чего они возятся?
Перестрелять всех из-за деревьев – дело пары минут. И можно приступать к грабежу, мародерству и насилию – если кто-то не успел отдать Богу душу. Экипаж они, что ли, не хотят дырявить?
Скрытые от глаз Гитано каретой, парни рубились с кем-то серьезным – вот лысый Тарнак вылетел на дорогу, прижимая руки к животу. Вот еще один, имени которого Гитано не помнил, рухнул с проломленной головой. Хрипы, рычание, звон стали о сталь.
– Архиепископ… – сам Щёголь рванул дверцу, держа пистолет наизготовку. – Архиепископ Тулузский!
Его встретили грохотом выстрела – впрочем, атаману, как всегда, подфартило – пуля лишь срезала перо на шляпе.
Из кареты показалось узкое лицо, блеснули глаза – Гитано почувствовал, как сердце пропустило удар.
Щёголь протянул руку, смял лиловую сутану и потащил ее носителя наружу – но пал, сраженный ударом в челюсть.
