Лишь Люсону он не дал и не пообещал ничего, и вообще избегал на него смотреть.
Не то чтобы Арман этого жаждал, скорее, ему тягостно было видеть короля – язвило напоминание о собственной глупости.
За это время Людовик раздался в плечах и отпустил усы – верхнюю губу словно присыпало оторванными мушиными лапками. В конце аудиенции король все же поглядел на епископа. Словно на муху без крыльев: и жалко, и противно, и страшно – а что если это не муха, а оса, прикрывшая сутаной яркие полоски? Епископ Люсонский казался сущим ангелом (правда, в очередной раз падшим), но король подозревал, что тот скрывает ядовитое жало – смертоносное, как дамасская сталь, как ни кутай лезвие в шелка.
Люинь словно полинял и стал ниже ростом. Не им ли закусывала змея на гербе Монбазонов? И кто будет ее следующей жертвой?
– Мой епископ… – королева повисла у Армана на руке, едва за ними закрылась дверь. – Как все хорошо закончилось: Анжу – богатейшая провинция! Мы будем там счастливы!
– Я бы предпочел Нант, ваше величество, – вполголоса возразил Арман. – Я бы укрепил этот порт и приобрел контроль над всем побережьем.
– Мой сын боится, что мы сбежим в Англию, – усмехнулась королева, сильнее прижимая к боку локоть епископа. – Он никогда бы не согласился отдать мне Нант.
– Или Амбуаз, – не сдавался Арман. – Амбуаз и гарнизон в Пон-де-Се – это контроль над Луарой.
– Узнал крестьянин, каков на вкус сыр с грушами, – королева начала сердиться. – Вы собрались воевать с моим сыном? Я полагаю, вы с блеском выполнили свою миссию. Его величество вами доволен.
Доволен… Арман подавил дрожь, вспомнив единственный взгляд, которым удостоил его Людовик – словно ледяной кол ударил в грудь, сбил дыхание, сжал тисками сердце.
Епископ Люсонский с горечью осознал, что вряд ли когда-нибудь сможет заслужить расположение короля – слишком уж явственно их друг от друга воротило.
Так что Мария Медичи – какая уж есть – оставалась его единственной опорой.
Если Людовик обещал вернуть королеву-мать в Совет – он это сделает. Слово у него не расходилось с делом – эту неприятную особенность его характера успели оценить многие.
Всю неделю пребывания в замке Кузьер Арман ждал, что королева заговорит об обещанной ему кардинальской шапке, но она предложила лишь деньги, что он с негодованием отверг – он не кондотьер, берущий за услуги звонкой монетой.
– Арман, вас обуревает гордыня… – растерянно произнесла королева. – Даже герцог Эпернон принял от меня перстень с бриллиантом в тридцать пять тысяч экю…
Арман сжал губы и выразил лицом страдание.
– Арман, перестаньте ревновать, это смешно. В конце концов, ему седьмой десяток! Вы еще к Барбену приревнуйте…
Арман внутренне застонал. Вместо того чтобы напомнить сыну о кардинальской шапке для своего епископа, Мария Медичи первым делом потребовала освобождения Барбена. Вызванная этим досада стала единственным общим чувством для сына королевы и для ее любовника. Настырная женщина добилась своего: ее драгоценного Барбена выпустили из Бастилии и выслали во Франш-Конте – видеть его во Франции Людовик решительно не желал. Каковую позицию целиком и полностью разделял и епископ – внешне изображая солидарность с королевой-матерью, которая, впрочем, не стала больше ни на чем настаивать. Видимо, стала привыкать к «новому» сыну.
Арман даже начал питать надежды на то, что король изменит свое отношение к нему на более благосклонное, но финальная аудиенция поставила на этих надеждах жирный крест.
А начиналось все так многообещающе.
– Арман, я зайду к вам перед отъездом, – королева улыбнулась, сжав его руку. – Еще раз повторим заключительную речь.
Речь о том, что королева счастлива возобновить работу в Совете, они действительно повторили. Но вот некоторые другие действия, предпринятые Марией Медичи, не только не служили делу мира в семье и государстве, но, напротив, вызвали бы самые непредсказуемые последствия, если бы Людовик стал этому свидетелем.
– Арман… Какая у вас нежная кожа… И холодная… Да вы совсем замерзли! Я подброшу дров, мой дорогой. Не вставайте. Ай!
– Что случилось? Вы обожглись?
– Я не подумала, что кочерга так нагрелась, Арман. Пустяки, даже пузыря нет. Просто покраснение.
– Дайте, я поцелую…
– Арман… нам пора.
Арман вновь облачился в рубаху и застегивал дублет, когда выяснилось, что его лиловая сутана, небрежно брошенная на пол у камина, непоправимо испорчена: на самом видном месте красовался отпечаток кочерги – шелк порыжел и съежился.
– Арман, нам надо торопиться, – напомнила королева, поправляя жемчужный гребень в высокой прическе. – Одевайтесь поскорее.
– Мадам, мне не во что!
Обозрев разрушения, вызванные кочергой, королева нетерпеливо пожала плечами:
– Наденьте другую сутану.
– Другой у меня нет, – развел руками епископ. – Другая погибла в Лимузенском лесу.
– Святая Мадонна! – королева торопливо перекрестилась. – Вы сами там чуть не погибли, мой милый. Ну что ж, идите так.
Арман оглядел себя: под сутану он, как и многие клирики, надевал простые приталенные штаны до колен – совсем не по моде, что требовала коротких, в пышную складку.
– Переодеваться некогда, Арман, – поторопила его королева. – В конце концов, не с вашими ногами стыдиться облегающего фасона. У вас прекрасные стройные бедра.
«И отменная задница», – но эту мысль королева озвучивать не стала, благопристойно потупившись.
Похоже, Людовик не оценил бедра епископа Люсонского. Лишь у Мари, супруги Люиня, штаны Армана вызвали нечто похожее на одобрение. По крайней мере, так он истолковал огонек, мелькнувший в ее глазах при сравнении зауженных кюлот и тыкв до середины бедра, в которые были облачены Людовик, Люинь и прочие придворные. Герцогиня промолчала, но обворожительно улыбнулась Арману, чем снискала одобрение Марии Медичи.
– Вот видите, мой дорогой Арман, даже эта вертихвостка оценила ваш наряд, – королева расправляла юбки на сиденье кареты. – Или ваши ноги. Ее можно понять, Люинь вряд ли часто навещает жену в постели – за три года она так и не понесла.
– Как и ваша невестка, – добавил Арман машинально.
– О, ей-то с чего? На моего сына надежды мало – даже в брачную ночь он не сумел выполнить свой долг! Мне пришлось резать палец и поливать простынь кровью, чтобы не опозориться перед испанцами. Анна Австрийская понесет разве что от Святого Духа.
– Мадам, но ваш сын – кавалер этого ордена, – меланхолично заметил епископ.
– Арман, не кощунствуйте! – зашипела королева. – В конце концов, у Людовика есть наследник – мой дорогой Гастон! Мне не терпится его обнять – за эти два года он, наверное, уже меня перерос.
Глава 43. Последняя весна Марии Медичи (1621, Пуату)
Королева оказалась права – после осады Монтобана мода сменилась. Люиня уложили в гроб в «тыквах» – отправив в Лету и фаворита, и фасон.
