В конце того же 2000 года Ника с некоторым оптимизмом рассказывала о своей жизни: «Более-менее все течет, движется. Я заканчиваю режиссерские курсы, режиссер театра и кино. Сейчас как-то подхалтуриваю, то в “Утренней почте” снимусь, то еще где-то, такие мелочи, чтобы как-то на плаву удержаться. Со стихами все прекрасно, пишутся. Жив еще курилка. Я не буду читать, но они есть. Единственное, что случилось, – если раньше, написав стихотворение, я забыть его не могла, то в последние годы – может, это из-за алкоголизма – ничего наизусть не помню, уже надо читать по бумаге. И свой блокнот недавно потеряла, со всеми стихами. Было обидно до слез»
[238].
Не думаю, что в то время Нике писалось – не зря она не захотела читать стихи и просила поверить на слово, что они есть. А вот забывчивость у нее была не только от алкоголизма, но и потому, что уже лет десять не читала стихи на публику. Что касается блокнота, то, по словам Мининой, он был. «Сразу справа у входа в квартиру Ники, – вспоминает она, – была ниша, заваленная бумагами, и какие-то стихи в блокноте, какие-то – на листочках в столе. Я лично их видела. Куда все они делись потом, не знаю. Но, по-моему, никто ничего не нашел».
Вспоминает Алена Галич: «Как-то Ника позвонила мне очень радостная, сказала, что восстановилась на заочном в Университете культуры, что она быстро напишет диплом, у нее есть театр, в котором она будет готовить спектакль, и покажет его мне. А до этого еще были разговоры с Розовским, я уж не знаю, насколько это правда, но, с Никушиных слов, он обещал, что ее возьмет. Я еще подумала: может, она попадет в коллектив и как-то сумеет остепениться – ведь коллектив очень сдерживает. Хотя в театре очень тяжело, это еще свой, знаете, такой маленький гадюшничек. Но Миронов в это время запил, его убрали из театра, и Нику никто туда не взял. Тогда они с Сашей приняли детский коллектив, с которым должны были выпустить спектакль. К сожалению, я его не успела увидеть».
Вспоминает Константин Постников: «Когда мы с Никой порвали отношения, ко мне приехала Аканэ, и мы в Ялте сыграли свадьбу. В 1998 году она уехала в Японию и там родила нашу дочь Каýри, а потом вместе с ней, когда девочке исполнилось восемь месяцев, вернулась в Ялту. Как раз в это время туда приезжала Ника и звонила мне, но я отказался с ней встречаться. Тогда она поехала к моей племяннице и сказала ей: “Я буду нянчить Костиного ребенка”. Кто ж доверит ей ребенка? Кто доверит?! Категорически нет! Она звонила, но я на контакт с ней не пошел».
Пианистка и композитор Татьяна Смольская дружила с Никой последние два года ее жизни. Нике очень нравились песни Смольской, хотя она не писала музыку на ее стихи. Их познакомил Миронов, когда Ника восстановилась в Университете культуры. «Я помню, как мы с ней репетировали, – рассказывает Смольская. – От меня требовалось найти какие-то музыкальные фрагменты под ее постановку, которую им задали в институте. Это обычная студенческая работа. Благодаря музыке я могу работать в театре и как постановщик тоже. Это и у Ники было, видимо, благодаря внутреннему таланту и потенциалу. Что-то мы подбирали, импровизировали какие-то чтецкие моменты – что она должна была произносить и играть. А когда репетиция закончилась и уже все ушли, Ника легла на рояль и говорит: “Господи, как же я устала от учебы! Как я отвыкла от Москвы! Как же я хочу в Ялту!” – и ладонями, лежа сверху на рояле, ударила по клавишам».
Теперь, когда читателям известно, кто был отцом Ники, интересно будет еще одно воспоминание Смольской: «“Мне, конечно, хотелось бы окончательно понимать, кто мой отец, – говорила Ника, – кто на самом деле мне Андрей Андреевич, который помог, когда у меня в первый раз был срыв, и он приходил ко мне в больницу”. Я же ей говорила, что они с Вознесенским ну никак не похожи. А она мне: “Я сама не знаю. По идее мой отец – как и ты, музыкант тоже, он хоровой человек”. И Майка потом подтверждала. Я говорю: “Ну все-таки ты можешь мне наконец сказать – чья Ника дочь?” – “Моя”, – ответила Майка. – “Я понимаю, что твоя”. – “Ну, был у меня один режиссер, хоровик, поющий человек”. – “Может, тебе просто хочется верить в то, что Ника дочка Андрея Андреевича? Они же не похожи”. – “Время рассудит”.
Что больше всего меня поражало в Нике – еe прямолинейность, бескомпромиссность, доверчивость, доброта, вспыльчивость и отходчивость, моментальная просто. Да не поражало – это нормальные черты талантливого человека. Для меня, в конце концов, было важно, чтобы Никуша не забывала, что она человек пишущий и, помимо всего, талантливый, что она может еще реализоваться в театре и в кино как актриса и режиссер. Она же работала с детской студией, ребята из которой очень хорошо помнят Нику до сих пор.
Что касается моего и Камбуровой сотрудничества с Никой, то мы готовили программу, в которой актер читает басню, стихотворение, показывает отрывки. Мы набрали их очень много, из них Ника сама должна была что-то выбрать. Не могу сказать, чтó именно она выбрала окончательно. Был Островский, был Бомарше, были стихи – помню, она Цветаеву хотела почитать. Саша ей тоже что-то предлагал. То есть люди, которые так или иначе имели к театру отношение, каждый на свой манер пытались что-то свое предложить Нике. Кое-что она репетировала, но, к сожалению, прослушивание не состоялось. Ее надо было все время опекать. Сашка ведь ей сколько раз помогал и с работой, и во всем! Куда-то надо на съемку приехать – она проспит. Куда-то прийти на эфир – она опоздает. Еще куда-то надо – она не придет. Ну и, естественно, она теряла работу».
Рассказывает Елена Камбурова: «Когда только начинался наш театр, была возможность экспериментировать. Зная, какой непростой этап переживает Ника, мне захотелось увлечь ее этим, придумать для нее какую-то историю, выбрать песню, стихи, еще что-то. Мне казалось, что наш театр будет для нее неплохим выходом в новую творческую жизнь. Она бывала у нас, и в нашу последнюю встречу в конце апреля 2002 года мы договорились, что с музыкантом и композитором Татьяной Смольской они встретятся, начнут репетировать и затем покажутся мне. В общем, поработают вместе, и мы придумаем что-то театральное для Ники. Она была в совершенно чудесном настроении. Так мы расстались. Я уехала на гастроли, а когда вернулась, узнала о случившемся. Такая грустная история».
Последние годы жизни у Ники круг общения был невелик. В него, в частности, входила жившая в доме напротив ее подруга Инна. Она была, по словам Ники, «добрая, как все русские бабы с неудавшейся личной жизнью: сын 16 лет, она влюбляется, пишет стихи, служит охранником в какой-то фирме… Меня принимает с радостью в любой час суток. У нее есть телефон, у меня нет – сняли за неуплату… Она не знает, что я пишу стихи, мы никогда об этом не говорили. Стесняюсь показывать свои стихи». Из рассказа Карповой: «Это был у Ники кусочек отмели, где она могла быть сама собой. Инна ее кормила и, что важно, слушала, потому что Нике нужно было говорить сутками, а у нее подруг больше не было. Но Инна пила и, по-моему, была наркоманкой».
Так совпало, что Инна, точнее Инна Анатольевна Куколева, оказалась бывшей женой Александра Журавлева – они прожили четыре года и развелись еще в 1989 году. Однокомнатную квартиру через дорогу от Ники по улице Маршала Рыбалко, 16 Куколева получила в результате размена «коммуналки» в Беляеве уже после развода с Журавлевым. Больше замуж она не выходила, сменила многих сожителей и ровно через год после гибели Ники умерла. У нее и Александра есть 30-летний сын Роман, который по сей день живет в этой квартире с женой и дочерью.
