Тут опять, как у нас в России, все трагическое связано с комическим. Короче говоря, объявились абсолютно все мои студенты и спросили: “Алена Александровна, чем надо помочь?” Я говорю: “Самое главное – надо забрать доверенность у Саши Миронова, чтобы урну получили мы, а не он”. У меня училась Светочка Азарова, которая очень дружила с Никой. Она заманила Сашу к себе домой, вытащила у него эту доверенность, потому что он был беспробудно пьян, привезла мне ее и говорит: “Алена Александровна, я боюсь, спрячьте”. Я спрятала».
По словам Миронова, Галич активизировалась сразу после смерти Ники. «Стала названивать мне, – говорит он, – и все время требовала отдать ей документы, чтобы получить урну и заниматься похоронами. Хотя реально на похороны деньги не дал ни один человек. Единственное, что сделала Галич, – выбила место на Ваганьке, хотя никаких трудностей с этим не было – пойди, заплати деньги и купи ячейку».
Вспоминает Алеся Минина: «Если б Алена Александровна не подняла всех на уши, то не знаю, что бы было. Свете Азаровой поручили выкрасть у Саши Миронова документы. Для этого она должна была пригласить его к себе домой под каким-то предлогом и напоить. Боже, это был ад! Света говорит: “Леся, я не могу, я живу в коммунальной квартире, никого и никогда сюда не привожу”. В результате неимоверных усилий он уснул, и ей удалось забрать у него справку».
Вспоминает Светлана Азарова: «Я даже не помню, где мы с Мироновым встретились. Ну, понятно, что он ночевал у меня. Как раз перед этим я купила комнату в коммуналке на Октябрьской площади, недалеко от Ники. Ночь была неспокойной, потому как у меня было ощущение, что у Миронова началась “белая горячка” – он чего-то ходил, бродил. Честно говоря, не помню, выпивали ли мы…»
Вспоминает Александр Миронов: «Света Азарова, прикинувшись бедной овечкой – мол, у нее в жизни там что-то не складывается, хорошенечко подпоила меня и вытащила из моей сумки бумаги».
По словам Алены Галич, подтвердилось, что доверенность, которую они заполучили, оказалась липовой. Когда я спросил об этом Миронова, он удивился: «Какая липовая?! Доверенность выписывают на того, кто за это платит, а платили мы с Егоровым. Олег сказал: “Я не хочу светиться, и чтобы меня там упоминали. Давай оформим все документы на тебя”. Я согласился. У меня есть хороший друг Женя Мундум, мой однокурсник, он сейчас работает во львовском театре. Когда все это с Никой случилось, я был в полной растерянности, и пока шли подготовительные моменты, он был всегда со мной. Мундум и Егоров – единственные люди, которые в то время были рядом и всем занимались. Вот у Олега на лице ноль эмоций, но он делает все, что нужно. А то, что Галич выбила место на Ваганьке, так это ахинея – там места совершенно спокойно продаются».
В упомянутой в статье Олега Григорьева (см. гл. 10) отмечается, что Галич узнала о гибели Ники лишь на восьмой день. На вопрос «Почему?» Алена Александровна ответила: «У Никуши дома не было телефона. Я два раза давала ей деньги на установку, но каждый раз они пропивались. Месяца три назад она купила себе “мобильник”, но вскоре пропила и его. В начале мая я была занята переездом на новую квартиру – закрутилась совсем. К тому же Саша Миронов, сожитель Ники, скрывал ее смерть от всех. Насколько я знаю, он просто беспробудно пил, и ему некогда было заниматься похоронами Ники».
Не совсем понятно: как можно было столь долго скрывать смерть Ники? С нею никто кроме Саши не общался? Или о случившемся было известно – но тогда почему не искали, или искали, но не могли найти, где находится Ника? Как-то не вяжутся факты, приведенные в статье. Может, потому, что она вышла спустя три недели после гибели Ники, и, давая интервью, Галич говорила о случившемся, зная, что произошло уже потом. Как бы то ни было, тело Ники восемь дней пролежало в морге. Узнали об этом случайно – помог Никин сокурсник Саша Федяинов: его отец, военнослужащий, узнал по своим каналам, что она в Склифе – НИИ «Скорой помощи» имени Н.В. Склифософского. «Было три часа ночи, – рассказывает Галич, – когда Саша мне позвонил, сообщил это и сказал, что завтра в девять утра мы должны быть там, чтобы проститься с Никой. Я толкнула Пашку: “Завтра идем хоронить”. Он к Нике был очень привязан.
В Ялте телефон по-прежнему не отвечал. Миронова тоже найти не удалось. Рано утром, по-моему, 17 мая, мы поехали в Склиф с огромным букетом пионов. То, что я увидела там, меня поразило: поддатая Инна сидела в темных очках, пьяный Миронов мотался по комнате для прощания, и Егоров, который то появлялся, то исчезал. Цветов не было. Две гвоздички, одна сломанная. Там стоял стульчик, я села. У Ники лицо совершенно не было повреждено. На голове у нее была такая черная шапочка. Ни шрамов, ничего не было. Лицо абсолютно чистое, спокойное, умиротворенное. Такого я давно уже у нее не видела. Я сидела и, сколько хотела, говорила с ней. Рассказывала, какие у нас дела, о том, чего она уже не видела. Сказала, что я никогда ее не забуду, что мы с ней будем вместе. Всегда буду к ней приходить. Потом мои два друга Сашка и Пашка (Федяинов и Галич. – А.Р.) заторопились: один заканчивает институт, у другого экзамены, он на третьем курсе. Твердит: “Мама, надо уходить”. И Миронов говорит: “Прощайтесь, надо уходить”. Я поцеловала Нику в лоб и пошла, а ребята поехали на занятия».
В интервью «Экспресс-газете», как говорится, по свежим следам, Галич сказала: «Я была в ужасе: Нике даже цветов никто не принес. Топтались четверо пьяных Сашиных дружков. Один из них был похож на бомжа: засаленный какой-то, ботинки одеты на босу ногу. Сын сбегал и купил букет тюльпанов, а я сидела у гроба и разговаривала с Никушей. Я обещала ей, что исполню то, о чем мы с ней мечтали: издам книгу ее стихов. А полупьяный Саша бродил рядом с гробом и вставлял свои комментарии в “нашу беседу”. Было такое ощущение, что он боится, как бы Ника вдруг не очнулась и не заговорила. Даже мой сын спросил его, мол, выходит, ты “приватизировал” Нику, что никому не даешь с ней проститься?»
Рассказывает Александр Миронов: «Мы привезли Нике все нужные вещи и там ее переодели. Ничего специально не покупали, потому что Майка и бабушка не хотели и говорили: “Пусть она будет в том, в чем ходила при жизни”. Они настояли, чтобы у нее на голове была черная, в рюшечку, шапочка. А в какую-то церковную одежду ее не одевали. Я простился с Никой перед кремацией». Саша также сказал, что, кроме него, в Склифе были Егоров, Мундум, Алена и Павел Галич, а также кто-то из знакомых Карповой. «Это неправда, – добавил он, – что тело Ники лежало невостребованным несколько дней. Самой первой это написала “Экспресс-газета”. Сначала было обидно и противно, в морду хотелось дать».
По свидетельству Галич, она была в ужасе от увиденного, но самое страшное случилось после того, как она простилась с Никой. «Когда закрыли гроб, – рассказывает она, – он ушел в сторону, как в морге, а не вниз, как в крематории. И Саша мне говорит: “Ну, мы пошли, потому что ее сейчас кремируют”. Я говорю: “Где кремируют?” – “Ну, здесь кремируют”. Я даже не сообразила, что он врет, и при морге нет никакого крематория. При этом были он, Инна и Олег Егоров.
Я только приехала домой, как раздался жуткий звонок. Моя подруга Ольга Косарева рыдает в трубку: “Что ты наделала?! Как же ты ее отпустила одну?” Я говорю: “Оля, а что случилось?” – “Ты с ума сошла, там никакого крематория нет! Я приехала туда с цветами, там стоят катафалки, а на земле – гроб с приколотой к нему запиской: “На кремацию в Николо-Архангельский крематорий”. И никто его не поднимает. У меня сердце кольнуло. Я спрашиваю: “Чей гроб?” Рабочие отвечают: “Это гроб девочки Ники Турбиной” – “А чего вы его не увозите?” – “Нам не заплатили за доставку”. Я сразу расплатилась, они гроб, конечно, подняли и говорят: “Ну, хотите, раз вы заплатили, мы вам можем его открыть”. Я сказала: “Нет, не надо, я сверху положу цветы. Мне надо на работу”. И положила ландыши…”
